Вольдемар Балязин - Русско-Прусские хроники

На место изгнанных трудолюбивых протестантов Глафирос понавез итальянцев с Сицилии, с Корсики, из Сардинии, не очень-то трудолюбивых хлеборобов, но зато опытных моряков, которые за несколько лет запустили тучные нивы Пруссии, выходя на лов сельди и трески и собирая на берегу кусочки знаменитого янтаря — кусочки окаменевшей смолы древних деревьев, залитых морем во время Ветхозаветного потопа.

Прокуратор Николай Глафирос, как и многие неофиты-католики, люто ненавидел протестантов, и однажды ночью его люди — так, по крайней мере, утверждали в городе, — одновременно подожгли королевский замок и Кенигсбергский Кафедральный собор.

Во время этого пожара, как на беду, поднялся сильный ветер, и выгорело едва ли ни полгорода.

В Замке же, сгоревшем до тла, погибли знаменитый на весь мир Янтарный кабинет, а в соборе — Серебряная библиотека Великого Магистра Тевтонского ордена Конрада фон Валленрода.

Восстанавливать Собор Прокуратор запретил — Собор ведь был протестантским, а Замок велел разрушить до основания, а на его месте соорудить восемнадцатиэтажный халдейский Зиккурат, черный и страшный, видимый на расстоянии семи лье с любой стороны света, из-за чего дал повод говорить о себе, что он вовсе не византиец и даже не татарин, а чудом уцелевший халдей, наследник язычников — ассирийцев, кровь которых еще в третьем Адамовом колене перемешалась с кровью иудеев и египтян.

Но я ушел немного вперед — все это случилось в Кенигсберге после конца Второй Великой Религиозной войны, когда повелением папы Василиска Великого и имени нашего города не осталось на картах, а появилось новое итальянское — Вибурнум.

Название это произошло от латинского слова «Вибурнум», означающее «Калина». Многие утверждали, что папа Варилиск приказал назвать Кенигсберг Вибурном потому, что кроме знаменитых корсиканских вин «Твиши», «Хинцмареули» и «Хванчкара» любил и корсиканскую же деревенскую настойку, приготовленную из гроздьев калины — и Красной и Черной.

Однако это не совсем так. Калина здесь упоминается не напрасно, только из-за того, что через два года после присоединения Кенигсберга к Италии на очередном пиру у Василиска прямо за праздничным столом умер, опившись калиновой настойки, один из его друзей, Старый Борец, кардинал Михаил, ученик Илии Святого, возглавлявший в Римской Курии Центральную Исполнительную Коллегию по контролю над Светской властью.

Кардинал был стар, женолюбив, любил и застолья и, не рассчитав своих слабых сил, опорожнил в свой последний присест бадью[80] крепкой калиновой настойки.

Папа Василиск сильно горевал, утратив старого друга. Но Василиска Великого даже в самые трудные минуты ни на миг не покидало чувство юмора, и он своим архипастырским бреве повелел переименовать Кенигсберг в Вибурнум, чтобы всегда помнить об усопшем кардинале Михаиле.

Несмотря на не совсем праведную кончину, старого бабника и пьяницу похоронили по высшему разряду рядом с Великим Пантеоном Илии Святого и произвели траурный салют в 13 артиллерийских залпов.

Однако же пора остановиться. Я сильно заболтался и убежал вперед. Пора вернуться от траурных залпов к залпам победным.

Вскоре после того как папский коннетабль Александр въехал через Бранденбургские ворота в Кенигсберг, Вторая Мировая Религиозная война подошла к концу. Английский флот и эскадры Шарля де Коломба высадили десанты в Каире и Александрии, освободив Египет. Затем французы заняли Алжир. А находившиеся на Заморских территориях доблестные итальянские легионы очистили от врагов землю Южного Йемена, Сирии, Конго, Анголы, Гвинеи, Дагомеи и лихим ударом десантников взяли Мадагаскар, повсюду установив свою кайфолическую власть.

В это же самое время два лучших и талантливейших папских коннетабля Георгий и Константин — загнали войска Бесноватого в Бранденбург, осадили его столицу — Берлин и штурмом овладели им.

Зигфрид Бесноватый бился до последнего часа, но когда воины коннетабля Георгия подошли к городской цитадели, где он укрылся, и Бесноватый понял, что ему не избежать путешествия в Рим в железной клетке, а потом и костра возле Римского Пантеона, то, недолго раздумывая, съел фунт мышьяка и для верности велел своему оруженосцу проткнуть ему сердце мечом.

Узнав об этом, как мне потом рассказывали, папа Василиск сильно расстроился, ибо хотел часов шесть-семь понаблюдать с балкона Пантеона за тем, как мастера-инквизиторы медленно поджаривают Бесноватого, одновременно отщипывая железными щипцами с его тела обгоревшие кусочки мяса.

Лауренцио как-то говорил Василиску, что его специалисты знают 666 мучительных казней. И тогда папа пошутил:

— Не потому ли, брат Лауренцио, это число называют звериным[81]?

— Правильно, — согласился Лауренцио.

А именно эту казнь он выбрал для Бесноватого потому, что ее больше всех других любил созерцать Василиск, остроумно называя ее корсиканским словом «шашлык»[82].

И вот такого-то наиприятнейшего зрелища этот трусливый подлец лишил Василиска, покончив с собой.

Папа заменил отнятое у него удовольствие тем, что устроил грандиозный фейерверк и пир у себя во дворце для всех ветеранов, возвратившихся в Рим. Он возвел всех трех коннетаблей в звание генералиссимусов-лейтенантов, наградил их орденами «Виктории», а ветеранам похода велел выдать — в зависимости от звания — от ста золотых дублонов до бочки крепкого белого вина «Особое Римское» и «Папское столичное».

Он возвел в звание генералиссимуса-лейтенанта и Генерального комиссара Святой инквизиции Великого магистра Ордена Грозы, Пламени и Урагана кардинала Лауренцио и наградил его орденом «Пылающего Костра», ибо, как сказал Василиск, Лауренцио был сам пылающим костром и обнаженным мечом католической диктатуры.

На пиру Василиск был необыкновенно весел и добр и сам поднял два тоста. Один он провозгласил за своих коннетаблей, ставших генералиссимусами-лейтенантами, и за всех, кто под их командованием громил «Черных ландскнехтов». А второй тост он поднял за терпеливый и добрый итальянский народ, который работал всю войну, как большая сложная машина, в которой безотказно крутились все колесики и винтики.

А все кардиналы, архиепископы и братья из ВКЛ, представлявшие свои национальные секты, предлагали только один и тот же тост — за Василиска, величайшего полководца всех времен и народов.

Яркая кроваво-красная звезда Василиска Великого взошла в зенит, и во всех странах к его сторонникам стали относиться с почтительной боязнью.