Владимир Зёрнов - Записки русского интеллигента

Здесь я встретил много старых знакомых. В той же гостинице, где остановились и мы, я встретился в последний раз с милейшим Н. Е. Жуковским, который был вместе со своей дочкой. Катёна ходила со мной на заседания секции, были мы с ней и на общем собрании в театре, где Н. К. Кольцов делал доклад о «лошадях Граля», которые будто бы умели производить разные арифметические вычисления. Мне тогда же казалось, что всё это вздор и обман дрессировщика. Так оно впоследствии и оказалось.

Были мы, конечно, опять в серных банях, но на этот раз не Орбельяни, а в других.

В конце съезда секция физики устроила ужин в загородном саду на речке Вера – с грузинскими национальными блюдами и, конечно, с грузинским вином. Во время ужина играли и пели грузинские музыканты. Состав оркестра весьма несложный: два дудочника и один барабанщик, он же и певец (тенор). На барабане он играл очень искусно пальцами, пел что-то очень грустное. Я подошёл к нему и спросил:

– Про что вы поёте?

– Про любовь!

– Да отчего же так грустно? – удивился я, и исполнитель песни в трёх словах мне всё объяснил:

– Моя милая далеко!

Катёна на этот ужин не поехала, а потому я до конца не остался. Остальные же члены нашей секции, кажется, кутили там до утра.

Мамина кончина

В эти же первые годы мы с Катёной взяли к себе её сестру Надю, которая училась и жила раньше в Туле, она приехала гимназисткой примерно шестого класса. Я устроил её в министерскую гимназию, которую она впоследствии очень хорошо кончила.

К детям, собственно, к Митюне и Танюше, так как Мурочка была ещё на руках и при ней находилась нянька, мы взяли бонну – немку фрау Вильгельми. Забавно было наблюдать, как дети начинали говорить по-немецки. Вообще, мы обслуживались множеством прислуги. Все были сыты, одеты и обуты. А ведь жили мы на сравнительно скромные средства. Никаких нетрудовых доходов у нас не было.

Хорошо и привольно тогда мы жили и в Саратове, и в Дубне. В Дубне сад яблочный, который был посажен в 1900 году, достиг хорошего плодоношения. Яблоки были чудесные, особенно антоновка. Всего яблонь в 1900 году было посажено 1000 штук да в год нашей свадьбы 100 штук анисовых. Вокруг дома была масса цветов. Чудные розы, левкои, астры, уж не говоря о пионах, жёлтых лилиях, царских кудрях. Василий Егорович Котов, наш садовник, очень симпатичный молодой человек, имел специальное образование садовода. Тут же и женился на нашей деревенской девушке Татьяне Волковой. Василий Егорович жил у нас до войны 1914 года{431}, после чего был призван в армию и погиб на фронте.

Лето 1913 года было последним, в котором мама была с нами. Она скончалась 19 декабря 1913 года. Летом она заметно стала слабеть, хотя сама не сознавала этого. Она стала с трудом ходить, так что папа даже сделал в Дубне подъёмную машину, чтобы маме подыматься на второй этаж. Летом маме минуло 68 лет{432} – она была именно моего теперешнего возраста.

Так как мама была очень слаба, то мы не ждали родителей в Саратов на рождественские праздники, а собирались с детьми на Рождество поехать в Москву. Но числа 15 декабря я получил от папы телеграмму: «Положение больной тяжёлое. Приезд детей придётся отсрочить. Отец». Я понял, что дело плохо, и сейчас же один выехал в Москву. Я застал маму ещё в сознании, и она, хотя с трудом, спросила меня: «Как Катя?». Это были её последние сознательные слова. И хотя мне до сих пор больно вспоминать эти дни, но меня всегда утешает то, что последние слова мамы были о Катёнушке. Ночью мама скончалась. Я рано утром ехал в Никитский монастырь{433}, и мне было как-то жутко смотреть на массу спешащих людей. Думалось: всем этим людям надо было родиться с такими трудами, всем им надо умереть с такими мучениями…

Я вызвал телеграммой Катёну, она приехала на следующее же утро. После похорон мы, даже не возвращаясь на Девичье Поле, вместе с папой поехали в Саратов. Приехали не то в сочельник, не то на первый день Рождества. Несмотря на наше великое горе, мы не хотели лишать радости наших ребяток и всё-таки украсили и зажгли им ёлку, которую они так ждали.

Первые мои сотрудники. Переезд в новое здание Физического института{434}

После смерти Заборовского в качестве ассистента на кафедру физики я пригласил Николая Павловича Неклепаева, который сделал хорошую работу у П. Н. Лебедева, будучи ещё студентом{435}, и Владимира Ефимовича Сребницкого, работавшего раньше под руководством П. П. Лазарева. Оба они были очень милые и способные люди.

Николай Павлович должен был отбывать воинскую повинность. Он переехал с женой в Саратов и уже здесь отбывал эту повинность. Его удалось параллельно с этим зачислить ассистентом. С ним мы были долго связаны и в Саратове, и впоследствии в Москве. Сребницкий, как я уже писал раньше, был призван в армию в самом конце войны, потом вскоре вернулся в Саратов, поехал за женой{436} в Симбирск и там попал в историю с отступлением чехословацкой армии{437}, по-видимому, снова был призван в войска и пропал без вести.

К самому концу 1913 года постройка и оборудование Физического института были закончены, и мы перенесли всю аппаратуру, коллекции и лаборатории в новое здание{438}. В бывшей Фельдшерской школе мы неплохо просуществовали четыре с половиной года, провели, пожалуй, самые лучшие годы. Там и собирались, и получали всё оборудование, там удалось и научные работы поставить – времени хватало на всё: и учить, и учиться самому, и музыкой заниматься, и в театр, и в концерты ходить.

Теперь мы перешли в роскошные помещения. Чудесная аудитория, просторные лаборатории, прекрасная аккумуляторная батарея и машины с переменным и постоянным током. К этому времени мы построили специальный университетский газовый завод, который давал нам прекрасный чрезвычайно теплотворный нефтяной газ. Одним словом, все сведения, которые я получил от П. Н. Лебедева и от заграничных командировок при знакомстве с устройством и функционированием заграничных институтов, и всю мою любовь к новому моему детищу я вложил в устройство Физического института. Один недостаток, впрочем, так навсегда и остался – это отсутствие при институте жилого помещения для директора. Однако для «хозяйственного лаборанта», которым был Н. П. Неклепаев, механика Ф. Ф. Троицкого и препаратора И. М. Серебрякова я всё-таки сумел выкроить вполне приличные жилые помещения.

При всём этом мне лично не удалось надлежащим образом использовать этот чудесный институт. Вскоре наступили тяжёлые времена: война, революции, да ещё и необходимость нести административные обязанности (деканство и ректорство), а потом и эпопея ареста и переезда в Москву.