Иван Гребенюк - На далеких рубежах

Не владея собой, Гришин мелкими шажками забегал по комнате.

Поддубный подошел к столу, налил из графина стакан воды.

-- Выпейте и прежде всего успокойтесь.

Дрожащей рукой Гришин взял стакан, поднес к губам, но не выпил, поставил на стол.

-- Однако не думайте, что я пропаду. Я поеду в колхоз, сяду на самолет и буду травить саранчу и долгоносиков. Только вот за поклеп мне больно. Дурак я, негодяй!.. О, если б вы только знали! -- Он сжал пальцами виски и снова, как одержимый, забегал по комнате.

-- Да, глупостей вы, Алексей Александрович, натворили, видимо, немало, -- хладнокровно заметил Поддубный. -- Доля правды, может быть, и есть в том, что я злоупотребляю единоначалием, тут надо мне оглянуться и пристальнее посмотреть на себя. А вот что касается замполита, то это сущая бессмыслица. И Дроздова вы напрасно зацепили. Правда, я должен признаться, люблю его. Да ведь летчик-то какой, а?

Поддубный замолчал. Молчал и Гришин. Каждый думал о своем.

Первым нарушил паузу Поддубный.

-- Алексей Александрович, ни вам, ни полковнику Вознесенскому меня не утопить. Вот мы сбили одного нарушителя границы, собьем и второго, и третьего. Сколько будет их -- столько и собьем. Вы осознали свою ошибку, каетесь -- это уже хорошо. И благодарю вас за откровенность. Камень за пазуху я не положу. А зашел к вам вот по какому поводу: нам с комдивом удалось отвоевать у полковника Жука остров Туманный. Помните? Тот самый остров, что лежит вдали от берега. Оборудуем там пункт наведения. Пожелаете -- пошлем вас туда начальником. На днях ледокол поведет к острову баржу с радиолокатором, радиостанцией и прочим оборудованием. Вы станете как бы "губернатором" острова, -- заставил себя улыбнуться Поддубный. -- А о саранче и долгоносике нам с вами думать рановато. Есть у нас похлеще саранча, та, которая летит через границу. А когда согласятся американцы на всеобщее и полное разоружение, вот тогда и мы -- кто куда: одни -- на саранчу, другие -- в космос. Работа летчику всегда найдется. А пока мы нужны здесь. И вы тоже. Ответ жду утром.

-- Как это понимать? Как ссылку? Ссылку на остров?

-- Как доверие, Алексей Александрович.

-- После всего вы еще мне доверяете?

-- Вы способный штурман-оператор, -- коротко сказал Поддубный и вышел.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он сам удивился своему хладнокровию и выдержке. И только когда отпирал ключом дверь, заметил, что руки у него дрожат от чрезмерного волнения.

"Убрал полковника Сливу... Намеренно женился... Злоупотребляю единоначалием... Окружил себя подхалимами... Фу, чертовщина какая..."

В комнате было холодно. Воздух пропитался запахом табака, всюду валялись газеты и журналы. Плохо, когда в доме нет хозяйки...

Поддубный снял трубку и попросил телефонистку соединить его с СКП.

-- Вы, Андрей Федорович? Как там у вас?.. Спокойно? Прошу зайти ко мне утром. Дело есть.

"Окружил себя подхалимами... -- не выходило у него из головы. -- Вот чертовщина!"

Поддубный опустил на рычаг трубку, разделся и быстро забрался под одеяло.

Над тайгой взошел месяц. В начале горные вершины, а затем и равнина мыса покрылись как бы застывшим на морозе молоком. Переливалась и мерцала в лунном свете взлетно-посадочная полоса, покрытая алмазной изморозью. Вызвездило. Большая Медведица висела ковшом вниз -- близился рассвет. Мороз крепчал, градусник показывал двадцать ниже нуля.

Пожалуй, столько же было и в будке СКП; она не отапливалась, чтобы не замерзали окна. Замполит Горбунов все сильнее и острее ощущал, как за ворот куртки проникает пронзительный холод, электрическим током пробегая по телу. Слипались веки -- нестерпимо хотелось спать.

Он с грустью думал о том, что в двенадцать дня ему уже нужно проводить семинар агитаторов. А тут еще по какому-то делу вызывает к себе командир полка. Сколько же остается времени на отдых? А там опять подготовка к боевому дежурству, а может быть, придется и на старте сидеть, ведь в полку каждый летчик на учете.

Размышляя над своими неотложными делами, замполит вспомнил вдруг о том, что два механика из технико-эксплуатационной части лежат в лазарете с обмороженными руками. Надо и к ним наведаться, узнать, как здоровье. И чем дольше он думал, тем больше возникало всяких неотложных дел. Хоть разорвись.

И он, склонившись к настольной лампе, начал набрасывать план на день. Времени явно не хватало. Многие вопросы пришлось из плана вычеркнуть, перенести на следующий день или же перепоручить Донцову и Байрачному.

Сменившись утром с дежурства, майор Горбунов прямо с аэродрома поехал в лазарет. Солдат с обмороженными руками он застал в столовой. Хлопцы -- это были рядовые русский Терехин и узбек Мухтаров -- завтракали. С Терехина повязки уже были сняты, и он поил чаем своего друга, руки которого были еще забинтованы.

-- Да пей же, пей, Мухтарчик! -- ласково приговаривал Терехин, поглаживая друга по черному ершику. -- Экой ты непослушный.

Мухтарова смешили эти слова, он хохотал, обливая чаем рубашку. Завидев замполита, оба солдата смущенно поднялись с мест.

-- Сидите, сидите, -- сказал замполит и обратился к Мухтарову:

-- Ну, что у вас? Как самочувствие?

-- Отличное, товарищ майор. Еще немного, и кожа заживет.

-- А у вас? -- повернулся замполит к Терехину.

-- У меня уже все в порядке, -- показал солдат на руки в красных пятнах свежей кожи.

-- Как же это вас, друзья, угораздило?

-- Да пушку сняли с самолета и несли в мастерские. Руки в масле были -рукавиц не надели, -- пояснил Терехин. -- Вот оно и прихватило морозцем. Меня-то еще не так сильно, а вот Мухтарова дюже.

-- И не дюже, зачем говоришь так майору? -- обиделся Мухтаров. -- Врач сказал, что с меня тоже повязки снимут сегодня.

Пожелав солдатам быстрейшего выздоровления, майор Горбунов пошел к выходу. У двери он задержался на минутку, наблюдая, как нежно ухаживает за своим больным товарищем Терехин. Кажется, и не ахти какое событие, а ведь Мухтаров определенно на всю жизнь запомнит своего русского однополчанина, поившего его чаем в лазарете. Вот оно, проявление искренней дружбы народов нашей страны!

Из лазарета майор Горбунов направился к командиру полка. Тот собирался вылетать по какому-то срочному вызову в штаб дивизии. Разговор был коротким, но весьма щекотливым и неприятным. Речь шла о поклепе Гришина, который назвал его, замполита, медведем, слепо идущим на поводу у командира.

-- Чепуха какая! -- брезгливо заметил замполит.

-- Конечно, глупости.

Но это был яд, а каждый яд действует. Неприятно, обидно как-то стало замполиту. Не разберутся в политотделе дивизии -- вот тебе и подмоченная репутация. И призадумался он, придя домой, над своим положением в полку, о своих взаимоотношениях с командиром. Все думал и думал, вместо того чтобы спокойно отдыхать после ночного дежурства на аэродроме.