Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

Как бы там ни было, новое наше наименование было санкционировано «отцом российского футуризма», быть может, по сговору с Маяковским…».

Вряд ли статья поэта Валерия Брюсова, назвавшего будетлян футуристами (в популярном тогда журнале «Русская мысль», который редактировал Пётр Бернгардович Струве), оказалась последней каплей в деле переименования гилейцев. Ведь даже служивший в армии Бенедикт Лившиц и из-за этого находившийся немного в стороне от своих коллег, обратил внимание на то, что их превращение в футуристов произошло из-за «сговора с Маяковским» Давида Бурлюка. Видимо, у него были для этого какие-то аргументы.

Кто знает, может быть, и на этот раз не обошлось без подсказки «литературоведа» из Охранного отделения?

Не будем отвергать с негодованием это предположение – ведь оно логично вытекает из всего того, что нам уже известно о команде Давида Бурлюка. К тому же новоявленные футуристы, так упорно стремившиеся застолбить за собой право именоваться «новыми людьми новой жизни», в своем «новом» мировоззрении не особенно разбирались. Бенедикт Лившиц прямо заявлял:

«Это отсутствие общей философской основы… имело одно неоспоримое тактическое преимущество: оно чрезвычайно облегчало нашу борьбу с грузным, неповоротливым противником. Избранный нами партизанский способ действий неизменно приводил к у спеху, позволяя нам всё больше и больше расширять наш плацдарм и делая нас неуязвимыми для тяжёлой неприятельской артиллерии».

Вполне возможно, что «партизанский способ действий» команды Давида Бурлюка тоже был придуман в Охранном отделении и рекомендован футуристам для пользования.

К этому времени (март 1913 года) относится знакомство Маяковского с молодым поэтом Николаем Асеевым, который был на четыре года старше его. Сам Асеев потом вспоминал:

«Познакомился я с ним на улице в солнечный день…

Я узнал его, идущего по Тверскому бульвару, именно по непохожести на окружающее. Высокий детина двигался мне навстречу, приметный в толпе ростом, сиянием глаз, широким шагом, чёрной, расстегнутой на горле, блузой. Я подошёл, предчувствуя угадывание, как иногда предчувствуют удачу:

– Вы Маяковский?

– Да, деточка!

Деточка была хоть и ниже его ростом, но уже в достаточном возрасте. Но в этом снисходительном обращении не было ни насмешки, ни барства. Низкий и бархатный голос обладал добродушием и важностью тембра.

Объяснив, кто я и что я тоже пишу и читаю стихи, что его стихи мне очень по сердцу, я был очень удивлён его вопросом не о том, как я пишу, а "про что " пишу. Я не нашелся что ответить. То есть как «про что»? Про всё самое важное! А что я считаю важным? Ну, природу, чувства, мир. Что же это про птичек и зайчиков? Нет, не про зайчиков. А кого я люблю из поэтов? Я тогда увлекался Хлебниковым. Ну, вот и значит – про птичек. «Бросьте про птичек, пишите, как я!» Таково было требование…

Помню, прошагали с ним весь Сретенский бульвар, поднялись вверх, к тогдашним Мясницким воротам, а я всё ещё не понял Маяковского, его манеры разговора, его коротких реплик, его старшинства по праву житейского опыта, сверходарённости, той его особенной привлекательности, которой после не встречал ни у кого иного».

Незадолго до встречи Асеева с Маяковским произошло событие, ставшее для многих россиян очень важным – 22 февраля 1913 года газеты опубликовали царский указ, согласно которому лица, ранее подвергшиеся преследованиям (за «преступные деяния, учинённые посредством печати»), подлежали амнистии – в связи с празднованием 300-летия дома Романовых.

Иными словами, в Россию было позволено вернуться эмигрантам: Владимиру Короленко, Максиму Горькому, Константину Бальмонту и многим другим. Поскольку одного из возвращавшихся изгнанников отправился встречать Маяковский, расскажем о прибывавшем литераторе подробнее.

Знаменитый поэт

Константин Дмитриевич Бальмонт родился в 1867 году в небольшой деревушке Владимирской губернии. Учиться начал в гимназии города Шуи и вступил там в нелегальный кружок, печатавший и распространявший среди местных обывателей прокламации «Народной воли». О той поре сам он высказался так:

«Я был счастлив, и мне хотелось, чтобы всем было так же хорошо. Мне казалось, что, если хорошо лишь мне и немногим, это безобразие».

Однако, что такое «хорошо», а что является форменным «безобразием», шуйские гимназисты и сотрудники местного Охранного отделения понимали по-разному. И семиклассника Бальмонта в 1884 году из гимназии с треском выставили.

Учёбу пришлось завершать в городе Владимире.

В 1886 году состоялось поступление в Московский университет. Но за участие в студенческих беспорядках Константина Бальмонта вскоре исключили, арестовали, на три дня посадили в Бутырскую тюрьму, после чего без суда выслали в Шую. С тех пор (и до конца дней своих) он считал себя революционером-бунтарём, чьё предназначение – обеспечивать всех живущих на земле людей счастьем.

Бальмонт занялся самообразованием, стал читать книги – те, в которых, по его мнению, была заключена мудрость. И впоследствии написал:

«Уметь прочесть и 100, и 300 и 3000 книг, среди которых много-много скучных. Полюбить не только радость, но и боль. Молча лелеять в себе не только счастье, но и вонзающуюся в сердце тоску».

Именно в этот момент он принялся сочинять стихи в стиле модного тогда символизма, дававшего возможность высказаться с помощью намёков, настроения и даже музыки. Что-то ему удалось:

«Я показал, что может сделать с русским стихом поэт, любящий музыку. В них есть ритмы и перезвоны благозвучий, найденные впервые».

В его втором поэтическом сборнике «Под Северным небом» есть такие слова:

«Пока ты человек, будь человеком.

И на земле земное совершай…»

Он писал стихи не просто мудрые – они были очень благозвучны, поскольку ему удавалось отыскать наиболее красочные прилагательные, которые украшали его рифмованные строки. Бальмонт впоследствии признавался:

«Я – изысканность русской медлительной речи,

Предо мною другие поэты – предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Переливные, гневные, нежные звоны».

К его первым стихотворным сборникам публика присматривалась. С интересом. Но всерьёз не относилась. Книга же «Горящие здания» произвела фурор. Поэт-символист младшего поколения, Александр Блок, сказал, что она явилась…