Владимир Кизель - Победивший судьбу. Виталий Абалаков и его команда.

Он воевал под Москвой и на Кавказе, награжден орденом. Еще до войны побывал на Ушбе и других вершинах, в 1944 г. прошел траверс Джугутурлучат, в 1946-м траверс Цейской подковы. Высокие работники Госкомспорта бледнели при его появлении ― ответственного секретаря Всесоюзной федерации альпинизма: не добившись своего, он не уйдет! Если бы не он, может не состоялся бы «Эверест ― 82».

Утром движемся дальше по местами мокрым, частично обледенелым скалам еще одна такая же, как первая, ночевка. Где-то в Эдде[5] есть стих: «Спать не должно в шатрах ― викинг спит на щите, небо синее над головой» ― оно, конечно, так, но мы, грешные, предпочли бы палаточку...

Дальше такой же путь, и вот вершина, последние метры легкие. Под нами весь Цейский цирк. Нас охватывает знакомое всем альпинистам «чувство победы» ― мы одолели, мы выстояли, наша взяла!

Времени до темноты мало, скорее вниз. Автор еле успевает просмотреть свой маршрут по стене на соседний Мамисон.

Странный народ альпинисты: добравшись с трудом до вершины, торопятся уйти с нее! (Следует прозаично сказать, что «чувство победы» опасно, ведь многие аварии как раз происходили на спуске, когда люди расслаблялись).

Горный спорт тяжелый, потный, мало времени смотреть вокруг ― надо держать темп под рюкзаком, на привале отдышаться и подшнуровать ботинки. Мартирос Сарьян сказал «смотрят все ― но надо уметь видеть!». Альпинисту надо пройти большую школу походов, чтобы научиться видеть за короткую выхваченную минутку запомнить, унести с собой все увиденное. Ведь то, что было тяжелым трудом, превратится в синюю сказку… В цирк вечно молодых снегов входишь с благоговением, но надо ведь и повесить сушиться носки и брюки ― и надо уметь не замечать их.

Теплая встреча в «Торпедо». Вечером начальник альплагеря Алексей Золотарев, старый знакомый еще с 1934 года, когда мы с Б.Алейниковым опередили его с отечественным первовосхождением на Мамисон, зовет к себе в гости поговорить. После обычных расспросов он:

― Ну, и какая же средняя крутизна стены?

Абалаков, простодушно:

― примерно градусов 70.

― Значит, под 70 и разведем! ― говорит Золотарев, доставая бутылку медицинского спирта.

Увы, беспощадный Абалаков разрешает нам только по одной рюмке...

В летнем сезоне спиртное категорически запрещалось, (не одобрялось и излишнее чревоугодие, но понимание этого термина Абалаковым порой резко расходилось с мнением молодежи). Возвращаемся в «Шхельду» ― немного учебной работы и готовимся к следующему броску. 

Часть третья

Уллу ― Тау ― Чана

Мы беспокойны, мы любим север.

Мы находились теперь в хорошей форме, было намечено прохождение северной стены Уллу-тау-чаны ― вершины, перегораживающей верховья ущелья Адырсу, в то далекое время «проблемы № 1» ущелья.

Как всегда, первая связка ― Абалаков, теперь с автором ― вышла на день раньше: принципом оставался предварительный просмотр пути, «прослушивание» вершины, а к вечеру мы прорубили ступени на ледовом склоне до начала скального пояса, так как решено было «кошек» не брать.

Ходить в связке с Виталием было интересно, но и трудно. Интересно вместе обсуждать путь подъема и тактику движения, да и поговорить на привале. Походив в связке, он (суховатый при первом, и не только первом знакомстве), понемногу раскрывался ― разносторонне образованный, много повидавший и продумавший, с большим юмором, начитанный и переваривший прочитанное, любивший стихи и многие из них помнивший, с большим вкусом и художественным чутьем ― был интересным собеседником.

Во время движения многословие жестко пресекалось. Команд и тем более окриков у нас все-таки никогда не было. Виталий всегда шел первым, за исключением рельефа, где было не избежать попеременной страховки, стоило огромного труда «отгорловать» хоть часть рубки ступеней, не говоря уже о скальной работе. Зато к действиям второго был требователен жестко ― натяг или слабина страховки вызывали замечание, крючья следовало подавать немедленно, готовить страховку тоже.

На следующий день подошла вся команда: Боровиков и Гусак, Ануфриков и Филимонов, Чередова и Нагаев.

Рано утром прошли лед по готовым ступеням, а дальше пошла скальная стена. И снова Абалаков идет первым, движение восьмерки на такой стене идет относительно медленно, нижним порой приходится пережидать в укрытии неизбежно падающие ледышки и камни от верхних. Пришлось ночевать сидя. Следующий день ― снова скалы, еще сидячая ночевка и, наконец, острый и крутой фирновый гребень, выводящий к вершинным скалам. Опытный тренерский глаз видит, что здесь Виталию больно бить ступени в фирне, но он не подает вида.

Наверху раздается стук камня, но мы даже не смотрим вверх, гребень узок и остр, а с боков глубокие желоба. В желоб падает камень, это кругловатая плита, она падает на ребро, катится в желобе, как колесо, выкатывается на другую сторону желоба и... разворачивается, как лихой велосипедист на треке, катится на дно желоба набирая скорость и взлетает на нашу сторону! Боровиков и Гусак еле успевают кинуться с риском на другую сторону гребня. В горах иногда трудно отделаться от ощущения некой злой воли...

Снова скалы, уже не особенно сложные, и мы выходим на вершину.

Мы взошли на вершину в шестом часу вечера, идти по всему длинному гребню и на спуск в темноте было явно поздно. Поэтому часик просидели мы там, под нежарким солнцем, в блаженном покое.

Уже не надо было напряженно держать страховку, лепиться на обледенелых скалах, следить за камнями, впереди был нетрудный пройденный ранее многими путь по гребню, местами с площадками (вершинный гребень Уллутау довольно широкий), со следами триконей, и мы оттаивали, как-то спало безоглядное стремление вперед. Немного для приличия пройдя, выбрали площадку для палаток пошире, не надо было привязываться к крючьям, как внизу на стене. Часам к семи были закончены заботы о палатках, ужине. Назавтра предстоял долгий, но легкий обычный путь спуска ― мы еще не ложились, напряжение не сошло.

На севере высился массив вершины Чегет-тау (в 1933 г. мы с Анатолием Машиным сняли оттуда записку самого... о-о-о!.. Д. Коккина).

Мы сидели молча, дружной кучкой, провожая день. Прошел час предвечерней тишины, потемнели леса на дне ущелья, оно медленно заполнялось тьмой.