Михаэль Фишкин - «Третий ангел вострубил...» (сборник)

Взвод лейтенанта Векслера следовал за подразделением, которое обмывало крыши домов. Его команде было предписано обходить двор за двором и переворачивать грунт около этих домов, и тем самым снижать местный радиоактивный фон. С каждым новым выбросом изотопов из разрушенного реактора перекопанный ранее грунт и крыши опять покрывались налетом стронция, и фон вновь возрастал. Труд ликвидаторов был воистину сизифовым! Но как ни бесполезной казалась поставленная задача, приказ есть приказ.

Во дворе одного из домов солдаты обнаружили одинокую кошку, которая с жадностью доедала оставленные кем-то в миске рыбные консервы.

– Интересно, кто это позаботился о божьей твари, ведь жители деревни уже две недели как выселены? ― с подозрительностью в голосе произнес один из солдат. Скоро виновник нашелся. За гигантским кустом черной смородины пряталась восьмидесятилетняя бабка, тощая в темных кофте и юбке. Голова ее была повязана черной косынкой. Когда солдаты вытащили сопротивляющуюся бабку из-за куста, та, как в бреду, не переставала креститься и бормотать слова из Откровения Иоанна Богослова: «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно факелу, и пала на третью часть рек и источники вод. Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». Пожилая женщина не желала разговаривать и отказалась объяснять свое поведение. Костлявые, скрюченные кисти ее рук дрожали, а забеленные катарактой глаза казались безумными. Солдаты по рации вызвали милиционера с машиной, и когда тот приехал и увез с собой старуху, расположились на перекур у деревянного почерневшего и растрескавшегося от старости стола перед домом.

– Есть что-то в том, что бабка говорила, ― затянувшись сигаретой и выпустив изо рта дым, сказал один из солдат, ― я слышал от ребят-разведчиков из нашего батальона, что сейчас на станции переполох ― там боятся, что вся эта радиоактивная зараза просочится в грунтовые воды и тогда отравится масса народа. Чтобы этого избежать, собираются строить бетонную охлаждаемую подушку под взорвавшимся реактором. Нагнали сюда метростроевцев и шахтеров ― несчастным предстоит серьезно облучиться! Кроме того начали окапывать и бетонировать подступы к реке Припять, это ведь приток Днепра.

– А что она несла про эту полынь? ― спросил другой солдат.

– Я где-то слышал, что название города «Чернобыль» возникло от названия растения чернобыльника ― горькой полыни. Здесь его полно растет.

– Ой, не нравится мне все это, мужики! ― резюмировал третий солдат.

Вернувшегося в лагерь Михаила ждал сюрприз ― долгожданный ответ от Нины. Он дрожащими руками взял заветный конверт, на котором красивым Нининым подчерком было написано «УССР. Киевская область. Иванковский район. Село Оранное. в/ч 18977Д. Лейтенанту Векслеру М.В.». Адрес был фиктивным ― Оранное располагалось в нескольких километрах от этого места в сторону Киева, но оно было ближайшим к лагерю населенным пунктом. Михаил не решился сразу вскрыть конверт, сунул его в карман брюк и направился к ближайшему лесу. Присев на лежащий ствол давно упавшего и гниющего дерева, он осторожно открыл конверт и, наконец, прочитал письмо. «Здравствуй, Миша! Мне трудно тебе об этом писать, но получив от тебя эти неприятные новости, я долго плакала, не в силах помочь тебе. Вчера мы обсудили с папой возникшую проблему и пришли к решению, что лучше будет, если мы прямо сейчас разорвем наши отношения. Пойми меня правильно: я не представляю свою будущую семейную жизнь без детей, а связав свою судьбу с облученным человеком, невольно подвергаешь опасности здоровье будущих детей. Я от всего сердца желаю тебе выбраться из этого ада с наименьшим вредом для здоровья! Постарайся понять и не думай обо мне плохо. Нина».

У доктора потемнело в глазах. Ему не хотелось жить. Скомкав письмо и бросив его в траву, он, покачиваясь как пьяный, не разбирая дороги, направился в сторону лагеря.

По пути Михаил встретил своего давнего приятеля Владимира Ивановича Соколова. Тот сидел на походном стульчике у входа в бригадный медпункт. Соколов еще издали увидел лейтенанта с мрачным выражением лица, и в своем балагурно-грубоватом тоне приветствовал его:

– Вдруг откуда не возьмись появился в роте!.. Что не веселый?

– Да так: письмо получил нехорошее.

– Что? Небось подруга отказала? Ничего удивительного ― наверняка столичная штучка: они там все рационалистки! Не бери в голову ― может это и к лучшему. Друг познается в беде. Господь в последний момент уберег тебя перед тем, как ты засунул голову в пасть тигру! Так что радоваться надо, а не страдать! Давай лучше вместе напишем письмо в наш рентгеновский кабинет ― а то они до сих пор не знают, куда их заведующий запропастился. Вот послушай, как я его начал: «Здравствуйте, дорогие мои коллеги! Пишут вам с территории Чернобыльской АЭС и низко кланяются ваш начальник и ортопед Векслер. Как бы вам объяснить здешнюю обстановку? В общем, когда вы утром перед началом работы кабинета включаете высокое напряжение и боитесь облучения, это для нас здесь как утренняя гимнастика. От полученной дозы мы скоро начнем светиться. Если вернемся, можете приглашать нас вечером в гости и экономить на освещении». Ну как?

Доза полученной радиации с самого начала кампании была расчетной и ежедневно записывалась на специальных листках-вкладышах в военные билеты. Попытка снабдить весь личный состав компактными индивидуальными накопительными дозиметрами не увенчалась успехом. Дозиметры были выданы каждому солдату и офицеру и прикреплены к поясному ремню. Показания их считывались раз в неделю особым прибором, который был в распоряжении специально назначенных в каждом батальоне ответственных. Эти люди не сразу, но обратили внимание, что «приборы» эти ничего не фиксируют. Был проведен простой эксперимент: экипаж одной из разведывательно-дозиметрических машин отстрелил штифт со связкой этих приборов рядом с аварийным энергоблоком на станции. Через сутки нахождения в зоне высокой радиации приборы были собраны. По логике вещей они должны были показать дозу минимум в сто рентген, но их показания замерли на нуле.

После этого камуфляжные дозиметры были срочно изъяты из употребления и расчетная система снова стала единственной.

Доза, после измерения уровня радиации на местности, рассчитывалась при помощи несколько громоздкого дозиметрического прибора ДП-5. Прибор представлял собой небольшой ящичек в коричневом кожаном кожухе. Ремень, прикрепленный к нему, вешали на плечо или на шею. Полученный уровень, обозначенный в рентгенах в час, умножался на время, проведенное на этой территории. Так получали дозу, выраженную в рентгенах или бэрах. С началом поездок в зону радиации лейтенант Векслер тоже получил такой прибор. Время от времени Михаил включал его и на территории лагеря. Картина была неутешительной: как правило, стрелка прибора показывала высокие уровни радиации. Это держало Михаила в состоянии постоянного нервного напряжения. Приборы, поставленные в разведывательных машинах и на джипах, раздражали еще больше: они издавали неприятные щелкающие звуки, и частота этих щелчков возрастала с увеличением уровня радиации. От этой «музыки» можно было сойти с ума!