Америка выходит на мировую арену. Воспоминания президента - Теодор Рузвельт
Майк Костелло был членом Таммани-Холла. Он был столь же бесстрашен, сколь и честен. Он приехал из Ирландии и поначалу принял речь Таммани на праздновании 4 июля как свидетельство истинного отношения этой организации к правам людей. Но уже через месяц или два в нем поселилось глубокое неприятие к методам Таммани. Мы с ним работали рука об руку и нам были глубоко безразличны интересы наших местных партийных аппаратов. Руководители его аппарата откровенно предупредили его, что вышвырнут его на следующих выборах – что они и сделали. Но его выдержка и стойкость давали ему силу противостоять обстоятельствам, и держаться на плаву. Я не знаю лучшего гражданина, и наша дружба никогда не подвергалась сомнению.
Когда я пришел в политику, Нью-Йорк находился под контролем Таммани, которому время от времени противостояла какая-то другая – уже исчезающая – городская организация Демпартии. Демократы пригорода еще не попали под влияние Таммани и пытались выдвинуть в качестве политического босса от сельских районов Дэвида Б. Хилла. Республиканская партия была расколота на фракции Стойких и Полукровок. Соответственно, ни у одной из партий не было одного доминирующего босса или одной доминирующей машины, каждая из которых контролировалась враждующими боссами. Коррупция была уже не такой, как раньше, когда сторонние лица контролировали законодателей, как марионеток. Не было и такой централизации системы боссов, которая пришла позже. Многие члены находились под контролем местных боссов или местных аппаратов.
Трехлетний опыт убедил меня, во-первых, в том, что в законодательной власти было очень много насквозь коррумпированных людей, возможно, треть от общего числа; и, во-вторых, что честных людей было больше, чем продажных, и что, если бы когда-либо было возможно прямо поставить вопрос о правильном и неправильном поведении так, чтобы привлечь их внимание и внимание их избирателей, правое дело восторжествовало бы.
Проблема заключалась в том, что в большинстве случаев вопрос был запутан. Из литературы можно прийти к выводу, что единственная коррупция в законодательных кругах заключалась в подкупе законодателей корпорациями, и что четкую грань можно провести между честным человеком, который всегда голосовал против корпораций, и человеком продажным. Мой опыт говорил о прямо противоположном. На каждый законопроект, внесенный (даже не принятый) с целью коррупции в пользу корпорации, было внесено не менее десяти не принятых, и предназначенных не для принятия, а для шантажа корпораций. Большинство коррумпированных членов будут голосовать за шантажные законопроекты, пока им не заплатят, а после оплаты они будут голосовать в интересах корпорации.
Законопроекты о шантаже, или, как их всегда называли, «забастовочные», сами по себе можно было бы грубо разделить на две категории: законопроекты, которые было бы уместно принять, и те, которые принимать нельзя. Некоторые законопроекты, направленные против корпораций, были совершенно дикими. Какую-то часть выдвигали честные и глупые фанатики, но большинство были представлены людьми, у которых не было ни малейшего намерения их принимать, но которые хотели, чтобы им заплатили за отказ от принятия. Однако самым выгодным законопроектом для опытного шантажиста был законопроект, направленный на реальное корпоративное злоупотребление, которое корпорация – по злому умыслу ли или по глупости – не желала исправлять.
Среди мер, введенных в интересах корпораций, также были и разумные и неуместные. Коррумпированные законодатели, «кавалерия на черных лошадях», как их называли, требовали платы за голосование по желанию корпораций, независимо от того, был ли законопроект правильным или неправильным. Иногда, если законопроект был правильным, у корпорации хватало добродетели или силы духа отказаться платить за его принятие, но далеко не всегда.
* * *
Очень поверхностное рассмотрение вышеупомянутого положения дел показывает, насколько трудно было иногда прояснять проблему, поскольку честные и нечестные люди постоянно находились бок о бок, голосуя то против, то за корпоративную меру, в равной степени из правильных и из крайне неправильных побуждений. Я очень рано осознал, что и огульная защита корпораций, и огульные нападки на них, причиняют почти одинаковый вред. Трудно сказать, кто более вредный проводник коррупции и деморализации – тот, который гордился тем, что всегда противостоял корпорациям, или тот, кто заступался за них, мотивируя это своей приверженностью здоровому консерватизму.
По поводу одного законопроекта шла ожесточенная борьба между двумя организациями городского трамвая Нью-Йорка. Я видел, как во время дебатов лоббисты сами спускались в зал заседаний и почти не скрываясь выманивали продажных людей в вестибюли. В другом случае железнодорожные корпорации Нью-Йорка, несмотря на протест мэра и других местных властей, спешили провести законопроект о перечислении более половины своих налогов и некоторые из членов, проголосовавших за эту меру, вероятно, сочли ее правильной, но также за него проголосовал каждый коррумпированный член Палате. Только дурак мог подумать, что все голоса были отданы бескорыстно.
Мы с Майком Костелло вели эффективную борьбу против законопроекта о пересмотре повышенных железнодорожных налогов – возможно, самой откровенно мошеннической меры, которую в мое время продвигали в Олбани.
Взгляды одних и тех же членов законодательного органа, ответственных за внесение законопроекта, претерпели такую необычайную трансформацию, что, когда законопроект появился – проталкиваемый ревностными и действительно честными радикалами, – инициаторы фактически проголосовали против него!
Некоторые из нас, сомневавшиеся в принципе законопроекта, проголосовали за него, поскольку были убеждены, что это был очередной законопроект, выдвинутый для шантажа, и нам не хотелось оказаться на стороне коррупционеров. Затем поднялась волна народных настроений в его пользу, законопроект был вновь внесен на следующей сессии, железные дороги очень мудро решили, что они просто будут бороться с ним по существу, и весь контингент «кавалерии» вместе со всеми бывшими сторонниками меры проголосовал против.
Те из нас, кому претили методы, к которым ранее прибегали для уничтожения законопроекта, проголосовали за него в прошлом году, после долгих раздумий снова проголосовали за него, что я теперь считаю неразумным, и на законопроект наложил вето тогдашний губернатор Гровер Кливленд. Я считаю, что вето было правильным, и те, кто чувствовал то же, что и я, поддержали вето; потому что, хотя было совершенно правильно снизить стоимость проезда до пяти центов, что вскоре было сделано, метод был неразумным и создал бы вредный прецедент.
Случай противоположного рода произошел в
