Александр Дюма - Путешествие в Египет

Около двух часов бродили мы среди этих развалин с томиками Страбона и Плутарха в руках; случайно я взглянул на белые брюки Мейера: они стали черными до колен и серыми от колен до бедер. Сначала я подумал, что, торопясь осматривать развалины, он остался в тех же брюках, в которых ходил по грязным улицам Александрии, но вскоре, приглядевшись внимательнее, заметил, что темный цвет брюк, интенсивность которого уменьшалась по мере удаления от земли, состоял из движущихся точек, наверняка этот феномен имел какое-то объяснение. Я сразу же инстинктивно посмотрел на свои брюки, и мне достаточно было одного взгляда, чтобы сделать страшное открытие: на нас кишмя кишели блохи.

В подобных чрезвычайных обстоятельствах единственный выход - незамедлительно отправиться в бани, к тому же мы много раз слышали, что это восхитительное времяпрепровождение; итак, стоило одному из нас высказать подобное предложение, как все единодушно поддержали его. Мы сделали знак проводникам привести ослов, как смогли быстро вскарабкались на них и, вспомнив уроки верховой езды в школе Монмаранси, галопом помчались обратно в город; однако, как только мы сообщили толмачу о своих намерениях, на его лице появилось удивившее нас выражение ужаса: сегодня, в субботу, бани были для нас закрыты, и мы рисковали головой, вздумай мы туда проникнуть. Сейчас я объясню причину этого запрета.

Пятница - воскресенье у турок. Коран же предписывает всем истинным мусульманам исполнять свой супружеский долг в ночь с пятницы на субботу под страхом того, что за каждый случай пренебрежения своими обязанностями при входе в рай ему придется отдать верблюда. Поэтому суббота отводится для женских омовений, и в этот день бани предназначены исключительно для очищения обитательниц гаремов.

В этот день мы видели целые табуны женщин, закутанных в белые или черные покрывала, обутых в короткие желтые сапожки; их лица целиком закрывал лоскут ткани длиной до полутора футов и напоминавший маску домино, заостренную книзу, он закрывал лицо, начиная от глаз, и прикреплялся к спускающемуся на лоб покрывалу с помощью золотой цепочки, нитки жемчуга или связкой ракушек - в зависимости от благосостояния или прихоти владелицы. Эти женщины никогда не ходят пешком, они передвигаются верхом на ослах, впереди которых с палкой в руке идет евнух. Перед нами проходили целые эскадроны, насчитывавшие шестьдесят, восемьдесят, а то и сто женщин. Иногда шествие замыкал сам владелец гарема, что мы воспринимали как верх его тщеславия, беря во внимание предписанные ему религией обязанности.

II. БАНИ

На следующий день я отправился в бани, как только они открылись. После мечетей это самые великолепные сооружения в городах Востока. Меня привели к большому строению незатейливой архитектуры, украшенному искусным орнаментом; сначала я очутился в просторном предбаннике, куда выходят двери комнат, где оставляют накидки. В глубине его, напротив входа, плотно закрытая дверь; перешагнув порог, попадаешь в помещение, где жара еще нестерпимее, чем на улице. Правда, из предбанника еще можно спастись бегством, но стоит очутиться в одной из примыкающих комнат, как все копчено. Вы оказываетесь во власти двух служителей н превращаетесь в собственность заведения.

Именно это и произошло со мной, к моему глубокому изумлению; не успел я войти, как мною завладели два дюжих банщика; в мгновение ока я остался в чем мать родила, затем один из них повязал мне вокруг бедер льняную простынку, второй тем временем прикрепил к ногам гигантские деревянные котурны 10, и я сразу же стал выше на целый фут. Эта странная обувь не только лишала меня последней возможности вырваться на свободу, но к тому же, водруженный на такую высоту, я чуть было не потерял равновесие, если бы мои банщики не поддержали меня под руки. Я попался, отступать было некуда, и я подчинился.

Меня ввели в другую комнату, но, несмотря на полное смирение, я почувствовал, что начинаю задыхаться, настолько жара была невыносимой, а пар - густой. Тут я решил, что мои проводники по ошибке завели меня прямо в печь, п попытался вырваться, но они заранее предусмотрели мое сопротивление; увы, я не обладал ни соответствующим костюмом, ни выгодной позицией, чтобы вести борьбу, в чем, посрамленный, очень скоро был вынужден признаться. Мгновение спустя у меня по телу заструился пот, и, к моему глубокому изумлению, я почувствовал, как дыхание возвращается, а легкие расширяются. Таким образом мы заходили еще в четыре или пять комнат, температура в которых так резко повышалась, что я уже было решил, что пять тысячелетий назад человек ошибся в выборе своей стихии: истинное его предназначение быть сваренным или зажаренным. Наконец мы очутились в парильне, но сначала я не мог ничего рассмотреть даже в двух шагах от себя - все застилал густой пар, а жара была столь нестерпима, что мне показалось, я теряю сознание. Закрыв глаза, я отдался на волю своих поводырей, а они, протащив меня еще несколько шагов, сняли пояс, котурны и в полубессознательном СОСтоянии ПОЛОЖИЛИ на возвышение посреди комнаты, походившее на мраморный стол в анатомическом театре.

Однако постепенно я начал привыкать и к этой адской температуре; воспользовавшись тем, что мало-помалу прихожу в себя, я огляделся. Как и все тело, глаза постепенно привыкли к окружающей обстановке, и, несмотря на завесу пара, мне даже удалось рассмотреть некоторые предметы. Казалось, мои палачи забыли обо мне, я видел, что они чем-то заняты в другом конце комнаты, и решил воспользоваться короткой передышкой.

Я наконец понял, что нахожусь в центре большого квадратного зала, стены на высоту человеческого роста были инкрустированы разноцветным мрамором, из кранов нескончаемым потоком в облаках пара струилась на плиты пола вода, оттуда она стекала в четыре похожих на паровые котлы чана, стоявшие по углам зала, из чанов торчали бритые головы, а лица посредством весьма забавной мимики выражали крайнее блаженство. Я так увлекся этой сценой, что не придал должного значения возвращению моих банщиков: один нес большую деревянную миску, полную мыльной пены, другой - мочалку.

Внезапно мне показалось, что в голову, в глаза, в нос и в рот вонзились тысячи игл: это злодей-банщик плеснул мне в лицо своим снадобьем и, пока его напарник держал меня за плечи, принялся яростно растирать мне лицо, голову и грудь. Боль была столь невыносимой, что ко мне вернулась прежняя энергия; я подумал, что нелепо вот так, безропотно позволять издеваться над собой; я оттолкнул одного банщика ногой, другого отбросил ударом кулака и, решив, что единственное спасение - это целиком погрузиться в воду, храбро ринулся в самый густонаселенный из четырех чанов - там оказался кипяток. Я закричал, как кричат на костре, и стал цепляться за соседей; те, по-видимому, не могли понять причин моего беспокойства. Я вскарабкался на край чана почти столь же стремительно, как погрузился в него. Но каким бы коротким ни было омовение, оно возымело свое действие: весь я, с головы до ног, стал красным как рак.