Неслучайные встречи. Анастасия Цветаева, Набоковы, французские вечера - Юрий Ильич Гурфинкель
Больше часа продолжалось ее выступление. Лента в магнитофоне остановилась, и мне в напряженной тишине, с которой зал слушал ее, неловко было щелкать крышкой и переворачивать кассету. Теперь жалею об этом, потому что шквал аплодисментов остался незаписанным.
Люди стояли в проходах, не расходились, аплодировали. Потом возникло стихийное движение из задних рядов амфитеатра к сцене. Словно хотели убедиться, что этот комок жизни и стойкости – не плод их воображения, а реальный человек. Возможно, это был час триумфа и признания. То, к чему она всегда относилась с иронической улыбкой.
Мы вышли в фойе вместе с тесным кругом обступивших ее, к ней тянулись руки с голландской книгой Марины с просьбой оставить автограф. Ей принесли стул. Она села и стала надписывать книги. И вдруг я увидел в ее руках книгу «Моя Сибирь» с потрепанной обложкой.
Книга эта здесь не продавалась, ее принес с собой молодой человек, как выяснилось, по фамилии Кунин. Прорвавшись к А.И. сквозь тесное кольцо, он сбивчиво рассказывал почти невероятное. Служил в армии под Москвой. Доведен был до такой грани, что уже собирался покончить с собой. Случилось так, что в библиотеке воинской части ему попала в руки «Моя Сибирь». Был потрясен. Женщина, оказавшись в тюрьме, потом в ссылке, выжила, не впала в отчаяние. Ее пример настолько его воодушевил, что он поверил в собственные силы, в то, что сумеет выстоять.
История могла бы показаться почти святочной, если бы сейчас на коленях у А.И. не лежала эта книга с затертой обложкой, проделавшая долгий путь из России.
Ее фотографии на следующий день обошли голландские газеты, запечатлев склонившуюся над книгой голову и сухую, покрытую рельефными венами руку с пером над развернутой страницей.
В один из вечеров мы возвратились в гостиницу довольно поздно. Шли по коридору к своим комнатам, и неожиданно я увидел на стене картину Сальвадора Дали с циферблатами часов, развешанными как блины на ветке дерева.
Я обратил на нее внимание Анастасии Ивановны. Она уже прошла вперед, но вернулась и с какой-то гримасой недоверия, приблизив к картине лицо, стала рассматривать изображенные предметы, потом, не оборачиваясь ко мне, все еще вглядываясь в картину, со скукой в голосе сказала:
– И что все это значит?
– Ну, вероятно, относительность времени, его текучесть, непостоянство…
Мне уже приходилось когда-то читать историю создания этой картины, одной из самых известных работ Сальвадора Дали. Дело было так: в тот день Гала, жена Дали, с кем-то из приятелей отправилась в кино, а его почему-то оставили дома.
Вот сидит он за столом. Печалится.
Искоса поглядывает, как муха летает по комнате. А мухи, известное дело, – «феи» Средиземноморья. Так, по крайней мере, полагали древние философы, и Дали с этим согласен. Он ее не отгоняет, в его трактовке муха еще и – Муза. И вдруг замечает: она садится на лежащий неподалеку, на краю стола, оплавляющийся на солнце круг сыра, камамбера.
Цепь ассоциаций в его голове включается мгновенно. На мольберте как будто специально дожидается своего часа небольшой пейзаж залива Порт-Льигата, законченный им несколькими днями ранее: пустынный берег, спокойно-равнодушное море.
Работает он быстро. На холсте появляется засохшая ветка старой оливы, на ней – оплывающий циферблат. Мертвое дерево и остановившиеся часы – воплощение ушедшей эпохи. Муравьи, а там, если присмотреться, есть еще и муравьи, облепившие положенные на стол циферблатом вниз оранжевые часы. Эти часы не деформированы, они в воображении Дали бескомпромиссно идут вперед, правда, зрителю без этих пояснений неясно, часы ли это вообще. Хотя все-таки, если внимательно приглядеться, догадываешься – часы, – изображена ребристая головка для их подзавода.
«Сюрреализм – это я», – писал о своем творческом методе Сальвадор Дали. Вероятно, с таким же правом он мог утверждать, что он еще и – символизм. Как и на картинах художников эпохи Возрождения, все, что изображает Дали, непременно что-то символизирует. К примеру, муравьи для него означают гниение. Поскольку еще в детстве он был потрясен видом мертвой летучей мыши, облепленной муравьями.
Покончив с муравьями, его кисть выводит лежащее на земле распластанное тело. Это даже не тело, а туловище и голова, в контурах которой, если приглядеться, можно угадать черты самого художника: опущенные веки с длинными ресницами, знакомая форма носа – с горбинкой.
Через несколько часов, к возвращению Галы, картина закончена.
Даже не понимая язык символов Сальвадора Дали, мимо этой работы трудно пройти, не остановив на ней взгляд. Соединенные вместе – старое дерево, часы, муравьи, морской пейзаж, – и другие детали создают притягивающую взгляд загадочную образность.
Анастасия Ивановна немного смягчилась. Ее, по-видимому, заинтересовал необычный ход творческого процесса.
Неожиданно она сказала с неприязнью:
– А вы знаете, как он над ней издевался?
– Над кем?
– Над Галей Дьяконовой.
– Дали?
– Ну, конечно. Он же безумный был. Подарил ей замок, совершенно ей не нужный. Она его туда и не пускала. Так он все-таки как-то проникал, ходил там за ней, ползал на четвереньках, пытался ее удивить тем, что ел собственные экскременты. Сумасшедший. Она мне описывала все это…
Я проводил ее до номера, открыл дверь пластиковым ключом с магнитной полоской. Потом сидел в кресле, разглядывая слегка привявшие мелкие розы, подаренные администрацией гостинцы несколько дней назад, ожидая, когда она возвратится из ванной комнаты. Я пока не понимал, какая связь между Галой, женой Сальвадора Дали, и Анастасией Ивановной.
И тут открылось для меня то, чего я раньше не знал. Анастасия Ивановна и Галина Дьяконова (ее подлинное имя Елена) состояли в переписке, и подробности личной жизни Галы, неизвестные широкой публике, она хорошо знала.
В тот вечер для меня это было откровением.
Я, конечно, вспомнил поразивший меня в свое время портрет девочки – подростка – Елены Дьяконовой, ее соученицы по женской гимназии, так ярко изображенной ею в книге ее «Воспоминаний». Но прежде у меня она никак не ассоциировалась с Галой – музой Сальвадора Дали.
…тоненькая, высокая, с длинными ногами, в коротком коричневом платье. У нее узенькое лицо, русая коса с завитком на конце и необычайные глаза: узкие, карие, с внимательным взглядом и такими темными длинными ресницами, что на
