Наталья Солнцева - Иван Шмелев. Жизнь и творчество. Жизнеописание

Книгу все-таки издать удалось — за счет автора и без предварительной цензурной правки. Но тираж был задержан по распоряжению обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева. Шмелева вызвали в Цензурный комитет на Кисловке. Он смотрел на одутловатое лицо князя Н. В. Шаховского и слушал его цензорский приговор.: «Вы… автор? Это что же, пикник из Валаама устроили? Не возражайте. Так нельзя-с. И порнография… Да позвольте, у вас бабы моют в банях… мужчин! Ну, не на Валааме… еще бы вы — на Валааме! В Финляндии, но в книжке о Валааме! И про пьяных купчиков и девок…» («Первая книга», 1934). По всему цензорскому экземпляру книги были сделаны пометки красным карандашом. Следующая встреча автора и цензора прошла за вечерним чаем, и цензор уже напоминал доброго дядю. И вообще он человек приятный… и коньяк в чай предлагает… и кабинет его весь в книгах… и запрещенные книги показывает… И уже не так больно соглашаться на сокращение в двадцать семь страниц. Правка шла с трудом и растянулась на четыре вечера. Да, собственно, деваться некуда — книгу просто запретят. Хороший человек князь Шаховской… жаль, погиб при взрыве на Аптекарском.

Тираж книги составил 2400 экземпляров. Книга разошлась по России, но в Москве раскупалась плохо. В конце концов Шмелев за гроши продал ее букинисту. В шестом номере журнала «Новое слово» книгу обругали фельетонной болтовней, но все-таки отметили и наблюдательность, и искренность, и впечатлительность автора. Появились благоприятные отзывы в «Русском богатстве» и «Русской мысли». Однако на поступившее перед войной предложение о переиздании Шмелев отказался. Один экземпляр он послал на Валаам, игумену о. Гавриилу. В 1935 году Б. Зайцев, приехавший на Валаам, обнаружил книгу в монастырской библиотеке, ее любезно через Зайцева о. Иувиан переслал Шмелеву. В том же 1935-м Шмелев существенно переработал материал, по сути написав новую книгу «Старый Валаам», в предисловии к которой признался: первая книга принесла ему и радость, и тревоги и была слишком легкая.

В университетские годы в жизни Шмелева произошло, пожалуй, самое значительное в его судьбе событие — в 1897 году, с шестого на седьмое января, у него родился сын, которого назвали в честь деда Сергеем. Из письма к Бредиус-Субботиной от 18 января 1942 года:

Мороз был. В комнате было градусов 10, горела «молния». Окна в ледышках. Я ездил за акушером, роды были трудные. Оля вся померкла, много потеряла крови. Был миг страшный. Вливали физиологический раствор. Помню крик, первый крик мальчика. Буренько тельце, все напряженное… Увидел — маль-чик, мой! И — заплакал. Сидел у библиотечного шкафа. Доктор: «поздравляю, отец-студент! Мальчик — на диво. Будет в свое время петь „Гаудеамус игитур!“» Утро, окошки в ледяных пленках, розы от солнца. Оля, спокойная, слабая, в белой кофточке, кружевной, в меховой накидке. И… мальчик, уже у груди ее… умеет! Чудо[19].

Шмелевы жили крайне стесненно. Из унаследованных от отца десяти тысяч рублей на восемь тысяч Шмелев купил ценные бумаги акционерного общества Ярославской железной дороги, но оно претерпело крах — и деньги были потеряны. Порой семья питалась одной печеной картошкой. После занятий в университете Шмелев чуть ли не каждый день занимался репетиторством, давал по два, а то и по три урока, пешком добираясь от Калужской улицы до Красных Прудов или на Землянку. Уроки приносили пятнадцать-двадцать рублей в месяц, и когда он получал деньги, то, после недельного картофельного меню, покупал что-нибудь этакое. Ананас, например.

Окончив в 1898 году университет, Шмелев отбыл воинскую повинность в звании прапорщика запаса, и потому летом семья жила в Петровско-Разумовском — около военного лагеря. Отслужив год, он поступил в московскую адвокатуру, работал успешно, подавал надежды. Уже первая казенная защита в Окружной палате была выиграна с блеском: он добился оправдания рецидивиста, совершившего три преступления — кражу железных балок со стройки, побег из тюремной больницы, отлучку с места приписки. Адвокат убедил судей в том, что кража балок была не преступлением, а озорством, и обвиняемый априори знал, что кража не удастся.

Шмелев был нетерпелив, а служба в адвокатуре связана с постоянными ожиданиями — то клиента, то слушания дела, то решения и проч. К тому же ему не поручали серьезных дел; лишь однажды ему довелось вести солидное дело, которое он выиграл. Ожидание было невыносимым еще и потому, что постоянно не хватало денег. Кроме того, в самом адвокатском деле он видел какое-то лукавство. Адвокатуру он оставил и решил поработать в провинции.

С 1901 по 1907 год Шмелев служил чиновником по особым поручениям Владимирской казенной палаты, по сути являлся налоговым инспектором. Жили Шмелевы во Владимире, но по роду занятий он ездил по глубинке. Так он узнал уездную Россию, увидел деревенскую жизнь, наблюдал провинциальное чиновничество, мелкопоместное дворянство, фабричный народ. Из владимирской глухомани он вынес впечатления для рассказов «По спешному делу» (1907), «Гражданин Уклейкин» (1908), «В норе» (1909), «Под небом» (1910), «Патока» (1911). Сам он ничего тогда не писал, но, останавливаясь у народных учителей, лесничих, священников, фабрикантов, инспекторов, акцизников, многое читал из их домашних библиотек, а это были Д. Мамин-Сибиряк, П. Мельников-Печерский, Н. Лесков, А. Чехов, Вас. Немирович-Данченко, А. Амфитеатров, который привлек Шмелева своим языком — языком улиц, трактиров, трущоб, канцелярий, светских салонов.

После истории с книгой «На скалах Валаама» Шмелев восемь лет не брался за перо — «не исполнилась душа» («Первая книга»). В «Автобиографии» он вспоминал, как в августе 1905 года долго бродил по лесу, увидел журавлиный косяк, летящий к солнцу, подумал, что вот и осень надвигается, и вдруг почувствовал в себе желание переломить ход жизни. Вечером, в тот же день, ощутил потребность писать — и в один вечер создал рассказ «К солнцу» — душа «исполнилась». «К солнцу» — рассказ для сына. Шмелев отправил его в журнал «Детское чтение», где он и был опубликован в 1907 году. Потом появились «Служители правды», «Гассан и его Джедди» (1906), «В новую жизнь» (1907). Он писал для детей, писал о животных, птицах, о человеческой природе, склонной и к жестокости, и к состраданию, о бескорыстии и беззащитности зверя. Например, о беговой лошади, которая выигрывает приз ради своего жокея («Мэри», 1907). Или о раненом ястребе, к которому охотник испытывает жалость и которого он так и не смог спасти («Последний выстрел», 1908). Удивительно, что и с самим Шмелевым позже случилось похожая история: он, Ольга Александровна и сын жили у монастыря под Серпуховом, ястребы унесли его любимую, выведенную им в инкубаторе белую курочку, он принялся стрелять по ястребам — и далее события протекали точно так же, как в рассказе. Герой другого рассказа — ирландский сеттер, он раздражает пассажиров парохода, но вызывает их сострадание, оказавшись за бортом судна («Мой Марс», 1910).