Леонид Шебаршин - Реквием по Родине

Дроздов просит поощрить участников учений. Я – «за» и подписываю отчет.

Пожалуй, я поторопился, отметив, что сегодня неприятностей нет. Длинное письмо нелегала в проявленной тайнописи на русском языке. Для удобства начальства текст перепечатан на машинке. Судя по мелким опечаткам и сбоям, машинистке это письмо не доверили и стучал по клавишам одним пальцем работник, ведущий дело нелегала.

Дроздов смотрит на меня, на его лице нет привычной улыбки. Читаю: «…Предательство социализма… развал нашего государства… бездумные уступки Западу… предали союзников… непонятно, чем руководствуются в Кремле; люди ЦРУ в советских верхах… разлагается КГБ… куда смотрите все вы?» И спокойное: «Невыносимо тяжело наблюдать все, что происходит в нашем Отечестве. Но вы можете быть уверены, что я выполню свой долг до конца».

– Так что будем делать, Юрий Иванович? Председателю это письмо пошлем, пусть почитает, может быть, что-то Горбачеву процитирует… Нелегала надо успокоить: еще ничто не потеряно, наша работа нужна Родине, ну и так далее, потеплее. Но что же будем делать, дорогой товарищ генерал? Куда мы катимся? Куда нас, как стадо баранов, ведут? Почему игнорируют нашу информацию – Крючков докладывает наверх, а там она бесследно растворяется?

Наивные вопросы. Ответ, кажется, ясен, но его страшно сформулировать даже для себя. Не может начальник разведки признать, что он вместе с десятками миллионов подпал под обаяние самовлюбленных, корыстных шарлатанов, что его подвела многолетняя привычка подчиняться и верить начальству, не подвергать сомнению его мудрость и честность.

Может быть, обычный страх, осторожность служивого человека его подвели? Не высовывайся, не рискуй – все равно ничего не изменишь, а неприятности наживешь. А может ли начальник разведки взбунтоваться против законной власти? Ведь за ним тысячи людей, можно ли играть их судьбой? Короче говоря, ищет начальник оправдания своему малодушию, прячется за служебную дисциплину, за чувство ответственности, боится правде в глаза посмотреть… А может быть, правды-то он и не видит?

Дроздов взрывается гневной тирадой – передо мной не руководитель нелегальной разведки, а офицер-фронтовик, до глубины души уязвленный унижением своего Отечества. Мне понятно все, что он говорит сдавленным, дрожащим от ярости голосом. У него нет главного – ответа на вопрос «что же делать?».

И у меня его нет. Надо работать, жить, надеяться, что пройдет это наваждение, пройдет с нашей помощью… И не верить кремлевским свистунам… Топить совесть в текучке, в бумагах, в обсуждениях, совещаниях, замыкаться в привычном оперативном мирке, где все обыденно и знакомо, где слова «вербовка», «перевербовка», «подстава», «контрразведка», «деза», «жесткая проверка» не несут зловещего смысла, это жаргон мастеровых. «Мы-де честно выполняли свой долг».

Расстаемся с Дроздовым взбудораженными и неудовлетворенными. Неладно, смутно на душе. Ну хоть посветлело бы за окном, хоть перестала бы сыпать какая-то холодная гадость. Не с неба – сверху, в такую погоду кажется, что неба больше нет.

Что дальше? Узкий длинный листок подсказывает: пора пригласить заместителя начальника ПГУ Калягина. Он просил принять его сегодня.

(Ненавижу фразу: «Можно к вам записаться на прием?»

Не могу понять, то ли мои подчиненные таким образом потихоньку надо мной измываются, то ли в разведке вошли в моду аппаратные манеры. Что я, зубной врач? Скажи, что есть дело, а я скажу, когда можно зайти!)

Калягин идет со своего четвертого этажа ко мне на третий.

Можно встать со стула, потянуться, размять ноги. От многочасового ежедневного сидения начинает побаливать спина. Рядом с моим письменным столом стоит высокая конторка – удобное приспособление для того, чтобы читать и писать стоя. Когда-то я увидел это сооружение в кабинете маршала Ахромеева и позаимствовал идею. Конторка напоминает трибуну, и мои злоязычные подчиненные, конечно, не удерживаются: «Шеф построил трибуну и сам себе говорит речи!» Да, такое время – все говорят речи и в потоках слов тонут немногие мысли…

Что у Николая Егоровича? Начальник отдела собирается в плановую командировку. Дело полезное, начальники должны знать свои резидентуры не только по отчетам. Он собирается провести контрольную встречу с агентом в Джакарте? Прекрасно, давно пора это сделать – агент хороший, а отдача от него что-то маловата. Надо разобраться…

Справка о работе по японским объектам в странах Юго-Восточной Азии. Не впечатляет – много суеты, есть оперативные заделы и желание показать положение лучше, чем оно есть на самом деле, то есть попытка втереть начальству очки, но делается это корректно.

– Предупреди, Николай Егорыч, начальника отдела, что сразу после его возвращения из командировки поговорим у меня о работе с японцами. Говорить будем конкретно.

– Хорошо, отдел надо встряхнуть…

Встряхнем, конечно. Устроим, как говорится, накачку руководству отдела, оно разошлет грозно-деловые указания в резидентуры, встрепенутся резиденты, разберут состояние дел у каждого работника – машина прибавит обороты. Разведке нужна агентура. Приобретать ее становится все труднее, и причина отнюдь не в недостатке рвения или умения. Это отдельный разговор.

Документы к беседе с резидентом в К. Он возвращается из отпуска к месту службы, и разговор с ним состоится завтра. Резидент надежд не оправдывает. Под его началом всего два работника да шифровальщик, но сам он, человек опытный и, казалось бы, хорошо подготовленный, активности не проявляет. Кто же должен работать, как не резиденты? Это не канцелярский и не декоративный, а самый боевой пост, резиденту все карты в руки – высокая должность по прикрытию, самостоятельность, опыт. Как ни печально, многие резиденты предпочитают отсиживаться в кабинетах, давать указания работникам, сидеть до поздней ночи над бумагами. Те, что поглупее, еще ввязываются в посольские или торгпредские дела, усиленно занимаются «работой по советской колонии» под видом ее контрразведывательного обеспечения.

– Давай поговорим с ним завтра после обеда. А может, оставить его в Москве, все равно проку не будет?

– Н-да-а, – сомневается Николай Егорович, – отругать его как следует надо, а оставлять в Москве – едва ли. Готовой замены нет, разговоры всякие начнутся, то да се… Пусть еще на годок съездит, мы тем временем замену подберем. Есть на примете отличный парень, на будущий год вполне созреет для резидента.

Вообще-то я глубоко убежден, что вакантное место лучше пустого человека. Все мои заместители, начальники подразделений с этим вполне согласны. «Конечно, вакансия есть не просит, денег ей платить не надо, беспокойств, в отличие от никудышного работника, не причиняет…»