Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1 - Коллектив авторов
Евсекция при Омском губкоме РКП(б), заметно оживившаяся после слияния с ней местной организации Бунда в мае 1921 года, претендовала, разумеется, на статус центрального органа, заведующего всеми «еврейскими делами»[63]. На ее заседаниях обсуждались вопросы реэвакуации беженцев и военнопленных, хозяйственной деятельности школы, детского сада и клуба, репертуара драматических коллективов, комплектования библиотеки, распределения «американских вещей», то есть одежды, поступившей от «Джойнта» в рамках программы помощи жертвам Гражданской войны[64]. Дублирование функций других организаций, попытки вмешиваться в их работу приводили к неизбежным трениям и конфликтам[65]. Ситуация отражала претензию компартии в целом контролировать все советские учреждения. Но, в отличие от общих партийных структур, формальные полномочия евсекций РКП(б) по всей стране ограничивались исключительно ведением коммунистической пропаганды на идише. В наибольшей степени это ослабляло их реальное влияние именно в специфических условиях Сибири, где уровень владения русским языком среди евреев был существенно выше, чем в бывшей черте оседлости.
Имелась у евсекции РКП(б) и еще одна линия конфронтации: состоявшие в ней выходцы из Бунда и левых сионистских партий противостояли на местной политической сцене членам Еврейской коммунистической партии «Поалей Цион», пытавшимся встроиться в менявшиеся реалии общественной жизни[66]. Так, с момента возникновения евсекции при губнаробразе, то есть с февраля 1920 года, ею заведовал Лев Кравчук, председатель омского комитета «Поалей Цион»[67]. И совсем не случайно клуб, созданный под его руководством, получил имя Бера Борохова, покойного идеолога поалей-ционизма. На этой должности Кравчук продержался до ноября, после чего инструктор евсекции Сибнаробраза, также базировавшегося в Омске, смог доложить начальству:
Ликвидирован Клуб им. Б. Борохова, бывший когда-то партийны[й] поалей-ционистский, группировавший вокруг себя евр [ейскую] интеллигенцию, и организован на его место евр [ейский] раб[очий] клуб имени Октябрьской революции, беспартийный, но руководимый представителями РКП[68].
Клубу имени Октябрьской революции планировалось придать образцовый и общерегиональный статус. Тот же инструктор писал:
Еврейское до 200-тысячное население Сибири разбросано по губ[ернским] и уездным городам и промышленным ж. – дор. станциям. Культурно-просветительная работа его, вследствие раздробленности сил, ведется крайне слабо, носит случайный характер и профанируется. А потому… требуется организовать одно показательное учреждение с вполне выдержанным и полным характером, кот[орое] было бы центральным и подвижно-показательным для всего евр [ейского] населения Сибири. Это учреждение должно будет обнять всю политпросветительную работу, как театральное, библиотечное дело и агитатуру [агитацию].
Для этой цели евсекция при Сибнаробразе вела переговоры с т. Подольским, представителем еврейской драматической] сцены, которому желательно передать организацию вышеуказанного учреждения в виде подвижного политпросвета…[69]
По всей видимости, под «представителем еврейской драматической сцены» подразумевался антрепренер одной из многочисленных бродячих трупп, выступавших на идише в городах и местечках «черты». В военное время немало участников таких трупп попало в Сибирь вместе с потоками беженцев. Вслед за антрепренером Подольским подтянулись и актеры, что позволило в декабре 1920 года объявить о создании в городе еврейского театра:
…откомандированного Сибнаробразом в распоряжение губнаробраза т. Подольского назначить режиссером Омской еврейской драматической труппы с первого декабря с возложением на него обязанностей заведующего театральной секцией омского еврейского рабочего клуба им. Октябрьской революции…[70]
Просуществовал этот театр недолго: несколько месяцев спустя евсекция при губкоме РКП(б) постановила «не входить ни в какие переговоры с труппой, ибо… это спекулянты над спекулянтами»[71].
А вскоре в городе начнут поочередно исчезать все советские еврейские учреждения. Уже в сентябре 1921 года в одном из документов появилась запись на неграмотном русском языке: «В связи с отъездом беженцев на родин [у] евсекций союза молодежи ликвидировался»[72].
В течение последующего полугодия лишились оплачиваемых ставок и перестали функционировать три остальные омские евсекции, а в помещениях закрытых еврейской школы и еврейского рабочего клуба разместился «единый интернациональный клуб»[73].
Как видим, в начале 1922 года в Омске не осталось институционализированных форм еврейской национальной жизни в ее советской интерпретации. Причины такой краткосрочности их существования очевидны. По сути, первый руководитель еврейского подотдела Сибнаца был прав в своем пессимистическом прогнозе: ни в Омске, ни в Сибири в целом попросту не имелось трудящихся масс, коммунистическое воспитание которых требовалось бы вести на идише. С оттоком беженцев и военнопленных это окончательно прояснилось. К тому же с переходом к новой экономической политике началась перестройка всего управленческого аппарата. Вероятно, «добила» омские евсекции потеря городом статуса региональной столицы. С лета 1921-го централизованные структуры переводились в Новониколаевск, будущий Новосибирск, а следовательно, теперь «образцовые» еврейские учреждения в Омске теряли смысл. Что касается запросов тех омичей, кто все-таки нуждался в культуре на идише, то в дальнейшем их будут удовлетворять заезжие еврейские труппы из других городов[74].
Еврейский сельскохозяйственный эксперимент под Омском
Омская область и Тобольская губерния были включены в программу поселения евреев на земле еще в 1836–1837 годах. Несмотря на изменение планов Николая I и быстрое сворачивание программы, в Западную Сибирь успели тогда переселиться десятки, а возможно и сотни семей из черты оседлости, изъявивших желание стать хлебопашцами[75].
После революции идея использовать территорию региона для приобщения соплеменников к сельскохозяйственному труду нашла своих приверженцев в лице омских еврейских деятелей социалистической ориентации. В начале 1918 года в городе возник еврейский кооператив «Земля и труд», ставивший целью удовлетворение «хозяйственных и культурных нужд бедного населения»[76]. В его правлении доминировали представители сионистского рабочего движения «Цеире Цион» – Моисей Полонский, Лев Кравчук и другие. Не случайно в ноябре того же года кооператив направил приветственную телеграмму Третьему Всесибирскому сионистскому съезду в Томске, указав при этом свое название на иврите – «Гоорец-Ваавейде»[77]. Входил в правление и руководитель местной ячейки Бунда Моисей Шерман[78]. В период, когда Омск сделался столицей Белой России, кооператив, если верить позднейшим утверждениям Кравчука, служил прикрытием, позволявшим активистам «Цеире Цион» продолжать «уже нелегально свою революционную работу среди беженцев и военнопленных»[79]. О том, что произошло при очередной смене режима, его соратник Полонский вспоминал так: «По приходе соввласти, в конце 1919 года, кооператив „Земля и труд“ в числе других к[о]о[перативо]в был признан кооператотделом Губпродкома истинно кооперативным учреждением и влился в единое р[абоче]-крестьянское] кооперативное] о[бщест]во»[80]. О конкретных хозяйственных достижениях этого проекта ничего не известно.
Во второй половине 1920-х, с развертыванием в СССР масштабного государственного проекта еврейской земледельческой колонизации, открылись новые возможности для реализации старой идеи. Созданное в Омске
