Наше неушедшее время - Аполлон Борисович Давидсон
К тому же заставляли твердо знать постановления ЦК ВКП(б) о культуре, принятые в 1946–1948 годах. Иначе говоря – повеления Сталина. Власть придавала им такое значение, что они вплоть до 1952 года переиздавались брошюрами по полмиллиона экземпляров.
В то время все учреждения и организации в стране обязаны были раз в месяц проводить собрания для своих сотрудников. Называться они могли по-разному, но все были политинформациями. На них вдалбливали и постановления по культуре.
Идеи этих постановлений так очевидны, что не буду рассуждать о них. Приведу важнейшие – они сами говорят за себя.
Простите за длинные цитаты. Но знать их надо: уж очень наглядно они показывают дух сталинизма, в котором мы жили в те годы.
Постановление 1946 года под названием «О журналах “Звезда” и “Ленинград”». Оно задало тон всему отношению к литературе в Советском Союзе.
«Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом пессимизма и упадочничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства – “искусства для искусства”, не желающей идти в ногу со своим народом, наносят вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской литературе»[45].
В том же году – постановление о драматических театрах:
«Постановка театрами пьес буржуазных зарубежных авторов явилась, по существу, предоставлением советской сцены для пропаганды реакционной буржуазной идеологии и морали, попыткой отравить сознание советских людей мировоззрением, враждебным советскому обществу, оживить пережитки капитализма в сознании и быту»[46].
О кинофильмах:
«Режиссер С. Эйзенштейн во второй серии фильма “Иван Грозный” обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского Ку-клукс-клана, а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером, – слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета»[47].
В 1948 году – об операх:
«Речь идет о композиторах, придерживающихся формалистического, антинародного направления. Это направление нашло свое наиболее полное выражение в произведениях таких композиторов, как тт. Д. Шостакович, С. Прокофьев, А. Хачатурян, В. Шебалин, Г. Попов, Н. Мясковский и др., в творчестве которых особенно наглядно представлены формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам»[48].
Почему эти постановления, запреты лучшего, что было тогда в литературе, музыке, театрах, кино были приняты в первые послевоенные годы?
В ходе Второй мировой войны, не с самого начала, а с 22 июня 1941 года, Англия, затем и другие «буржуазные» страны стали союзниками СССР против Гитлера. И Сталин не мог уже бесконечно говорить нам о превосходстве всего советского над «буржуазным». Приходилось принимать помощь по ленд-лизу. Фотографироваться рядом с Черчиллем и Рузвельтом. Допускать на наши экраны западные фильмы. Договариваться.
Пришлось на время отказаться от постоянных громогласных проклятий всего «буржуазного» и восхвалений советского.
Но прошла война и можно вернуться к этим проклятиям и восхвалениям.
Что ж, Сталин был продолжателем Ленина. Ленин, придя к власти, запретил все небольшевистские газеты и написал Горькому, что интеллигенция считает себя мозгом нации, а она – говно.
Увы, корни нелюбви к интеллигенции и к подлинной культуре уходят и еще глубже. Ведь даже священник, православный философ Георгий Петрович Федотов, отнюдь не идеализируя советский строй и эмигрировав в Америку, писал о «вековой антикультурной традиции Романовых»[49]. Что ж, при Николае I Пушкин, выражаясь советским языком, был «невыездным»: ему так и не разрешили ездить за границу. А при Николае II Льва Толстого отлучили от православной церкви.
Грустная традиция. Но знать ее надо.
А тогда, заканчивая школу, я думал: зачем поступать в университет? Чтобы слушать еще более настойчивые проклятия культуре и ее творцам? Не лучше ли остаться переплетчиком? Ведь я, старшеклассником, уже освоил эту работу.
Школа – настоящая
Школа дала мне мало. Никак не хочу винить преподавателей. Они вынуждены были учить нас так, как им велели. Попробуй они делать не так! За ними ведь следили.
Настоящая школа для меня была дома. Мама и ее друзья. Отец… я мог его видеть во время перерыва между двумя ссылками. Брат моей мамы – дядя Валя, литературный редактор, работал в Доме книги. Среди друзей мамы больше всего повлияли на меня Георгий Леонидович Григорьев и его отец. Это была известная дворянская семья. Отец Георгия Леонидовича во время Русско-японской (1904–1905) войны служил врачом в эскадре адмирала Рожественского, проплыл вокруг Африки, участвовал в страшной битве с японцами, оказался у них в плену.
Какой же опыт накопился у этого человека! А в советское время его использовали лишь как врача на скорой помощи, а сына не приняли в университет из-за дворянского происхождения. Ему пришлось работать монтером на телефонной станции. В дальнейшем он стал лучшим в Ленинграде специалистом по телефонной связи.
Но его увлечением, буквально страстью, на всю жизнь осталась история, хотя до ее изучения Георгия Леонидовича не допустили, отказав принять в университет.
Ведь нередко запрет приводит к очень серьезному, даже пожизненному увлечению запрещенным. Так оно и произошло. Георгий Леонидович каждую неделю обходил букинистические магазины в центре Ленинграда, покупал интересные для него книги. Когда три больших книжных шкафа в его комнате оказывались забиты, он вызывал букиниста, продавал уже прочитанные книги и на освободившееся место приносил свежекупленные. Писал статьи о давней русской истории, печатал их в газете «Суздальская новь». Написал книгу о том, каким ему виделся Иван Грозный и его опричники. Книга была издана через много лет после кончины Георгия Леонидовича, только в годы перестройки.
Георгий Леонидович привил мне любовь к истории. Конечно, не он один. Знать и понимать историю нашей страны стремились мама и отец. Мой родственник, дядя Валя, смотрел уникальные материалы в отделе редких книг Ленинградской публичной библиотеки.
Но все-таки наибольшее влияние на меня оказал Георгий Леонидович (друзья звали его Гога). Он привил мне увлечение историей. Но говорил:
– Только не поступайте на исторические факультеты университетов. Голову Вашу забьют ненужным, вредным.
– А если Вы захотите стать журналистом-международником, то помните: о политике Запада писать у нас просто. Достаточно двух слов: «пресловутый» и «небезызвестный».
– Да и кто знает, примут ли Вас в университет. Меня не приняли из-за того, что мой отец дворянин. А Вас могут не принять потому, что Ваш отец – еврей. Ведь всегда стараются искать врагов. Тогда – дворяне. А теперь – опять евреи. Ведь уже слышали о Соломоне Михоэлсе. Он же, такой видный
