«Паралитики власти» и «эпилептики революции» - Александр Григорьевич Звягинцев
Дерзкая проповедь
Нет, бунтари никогда не исчезнут на Руси…
В студеное январское утро 1794 года, генерал-прокурор Российской империи Александр Николаевич Самойлов получил письмо от Тобольского губернатора Алябьева:
«10-го числа ноября, по случаю торжественного молебствия о бракосочетании Его Императорского Величества, я был в Соборе здешнего города, слышал проповедь, сказанную Тобольской семинарии учителем филозофии Словцовым, который года два тому назад приехал по окончании наук из Петербурга в сию семинарию. В оной проповеди, невзирая, что не все слова по положению места были мне внятно слышны, а равно и по крепости моего слуха, несмотря на то, что слоги проповеди были довольно запутанны, я чаял заметить нечто непозволительное; но, зная, что одно слово недослышанное, яко пропущенное, может иногда переменить совершенно смысл всей речи, я почел за неминуемость видеть ту проповедь, дабы судить об ней безошибочно… Получа наконец оную, я усмотрел в ней многое, по понятию моему, противное высшей власти и непозволительное говорить верноподданному Ея Императорского Величества; а потому и счел благом донести о сем вашему высокопревосходительству… В ожидание на теперешнее мое донесение я воздержался от всякого рода открытого действия, разве по необходимости буду вынужденным к сему каким-либо дерзновеннейшим яки его, Словцова, поступком, яки узнаю достоверно что-либо, требующее употребления власти к прекращению».
К своему письму Алябьев приложил и текст проповеди, произнесенной Словцовым.
Самойлов, ознакомившись с полученными из Тобольска материалами, сразу же передал их руководителю Тайной экспедиции Степану Ивановичу Шешковскому и просил его срочно переговорить об этой проповеди с митрополитом Петербургским и Новгородским Гавриилом. И такая встреча состоялась в 72-ю годовщину образования прокуратуры России — 12 января. Гавриил пришел к мнению о том, что «речь не похожа отнюдь на проповедь учившегося в семинарии человека» и что она «самая дерзкая и развратительная».
В тот же день Гавриил получил от своего брата — Тобольского архиепископа Варлаама, текст той же самой проповеди Словцова. В сопроводительном письме Варлаам давал такую оценку проповеди: «В оной проповеди видны некоторые непристойные и дерзкие выражения монархической власти, а в рассуждении всякого верноподданного соблазнительные, хотя прикрыты они вообще некоторыми сторонними оборотами».
На следующий день — 13 января — Гавриил прислал Шешковскому записку: «Кажется, нужно проповедника здесь повидать».
О «преступной» проповеди генерал-прокурор доложил Екатерине II и получил ее согласие на арест Словцова. 21 января предписание об этом он отправил Алябьеву.
Тринадцатого февраля 1794 года Словцов был арестован и отправлен в Петербург. Сенатскому курьеру Тимофееву Альябьев дал предписание доставить арестованного лично генерал-прокурору, а в дороге следить за тем, чтобы «оный Словцов не учинил утечки и с собой вреда не сделал».
П. А. Словцов родился на Урале. Учиться начал в Тобольской духовной семинарии, а затем, как лучший ученик, был направлен в главную семинарию в Петербурге. Пробыл он в столице три года. В это время он подружился и близко сошелся со Сперанским, ставшим впоследствии видным сановником при Александре I. Окончив обучение, он вернулся в Тобольск, где стал преподавать в местной семинарии математику, красноречие и философию. Уже в первой своей проповеди он резко осуждал существующее разделение общества на сословные барьеры и говорил о том, что «степень услуг определяется ценой разума». Его возмущает фаворитизм, необоснованная раздача наград сановникам.
В проповеди, которая вызвала такое возмущение местного начальства и стала причиной его ареста, Словцов говорил о том, что не все граждане «поставлены в одних и тех же законах», что «в руках одной части захвачены преимущества, отличия и удовольствия, тогда как прочим оставлены труды, тяжесть законов или одни несчастия». Монархии он называла «великими гробницами, замыкающими в себе несчастные стенящие трупы», а троны монархов — «пышными надгробиями, тяжко гнетущими оные гробницы». «Могущество монархии есть коварное оружие», — говорил Словцов. Резко отзывался он также о церкви.
В Петербурге Словцов сразу же был упрятан в казематы Тайной экспедиции. 11 марта 1794 года его допросил сам «преосвященный митрополит» Гавриил. Потом его допрашивал генерал-прокурор Самойлов, а после него — Шешковский.
На все заданные ему вопросы Словцов отвечал, что проповедь свою произнес без всякого злого намерения и что ни с кем об этой проповеди не советовался.
Самойлова такой ответ не удовлетворил. Как отмечено в протоколе, Словцов был «убеждаем разными вопросами, чтоб признался и открыл свое сердце, с каким намерением показанные в проповеди слова говорил». В пространные объяснения Словцов не пускался, а лишь признал, что теперь он понимает, что написанные в проповеди слова достойны осуждения. Это была его единственная уступка следователям.
Судьба Словцова была решена быстро. О результатах допроса Самойлов доложил императрице, и она дала указание генерал-прокурору подготовить приговор.
Восьмого апреля 1794 года генерал-прокурор Самойлов составил следующий приговор:
«Действительный тайный советник генерал-прокурор Самойлов, во исполнение Высочайшего Ея Императорского Величества соизволения… приказал: хотя оный Словцов при допросе здесь показывал, что он проповедь ту говорил без всякого злого намерения, но как из самого существа слога ея, а при том и из многих слов ясно видны мысли вольнодумства (вначале было написано: „зловредные его намерения“, но потом слова эти были зачеркнуты. — Авт.), а сверх того, и сам он при чинимых ему в Тайной экспедиции уличениях признался, что теперь он понимает, что описанные в проповеди слова его достойны осуждения и никакого бы он не сделал заключения, как что говорено было с дурным намерением; в рассуждении чего оный Словцов и достоин по законам строжайшего осуждения, но, подражая человеколюбию и милосердию Ея Величества, от оного его избавить, а дабы, однако ж, он почувствовал в душе своей всю тягость сего своего недозволенного поступка (написанное вначале слово „преступление“ было зачеркнуто. — Авт.), то отослать его к здешнему преосвященству митрополиту Гавриилу в том, чтоб он отправил его по своему благоразумию… в монастырь, который он на сей случай избрать сочтет».
Шестнадцатого апреля Самойлов направил этот приговор митрополиту Гавриилу. Исполняя приговор, Гавриил поручил отправить Словцова в Валаамский монастырь. Игумну монастыря было предписано, чтобы Словцов находился там неотлучно, приходил на все литургии, как утренние, так и вечерние, и подчинялся всем порядкам, там установленным. Игумну также предписывалось, чтобы он неотлучно следил за Словцовым и, что «будет усмотрено», каждые два месяца рапортовал митрополиту.
Со своей стороны, Гавриил постоянно докладывал о поведении Словцова генерал-прокурору.
Первого мая 1795 года он писал Самойлову: «Раскаяние его (то есть Словцова. — Авт.) распространено почти отчаянием о своем несчастии; от болезни ж он поныне не освободился».
Свободу Словцов получил только при Павле I, в 1797 году.
Дело Словцова было не единственным вольнодумным делом во времена Екатерины Великой. В том же ряду, в частности, стоят
