Юрий Дружников - Пушкин. Изнанка роковой интриги
Традиционно, начиная от Бартенева, считалось, что этот отрывок описывает няню. Трактовка Б.В. Томашевского в академическом десятитомнике Пушкина: «Здесь Пушкин описывает или свою бабушку М.А. Ганнибал, или няню Арину Родионовну»[65]. Однако строка «Драгой антик, прабабушки чепец» дает возможность уточнить: в стихотворении Пушкин соединяет их обеих вместе (одна – мамушка, на другой – драгоценности).
Постепенно осуществляется еще одно обобщение: оказывается, Музой поэта и была не кто-нибудь, а его няня. Так, еще М.В. Шевляков писал: «Пушкин олицетворял себе музу в облике своей доброй няни»[66]. Утверждение это опирается на следующие строки поэта:
Наперсница волшебной старины,Друг вымыслов игривых и печальных,Тебя я знал во дни моей весны,Во дни утех и снов первоначальных;Я ждал тебя. В вечерней тишинеЯвлялась ты веселою старушкойИ надо мной сидела в шушунеВ больших очках и с резвою гремушкой.Ты, детскую качая колыбель,Мой юный слyx напевами пленилаИ меж пелен оставила свирель,Которую сама заворожила.
Стихотворение, о котором много написано, традиционно относят к 1822 году (Кишинев). Долгое время его также считали посвященным Арине Родионовне – «веселой старушке», сидевшей перед поэтом в шушуне. Однако конец стихотворения подчас опускался при цитировании:
Покров, клубясь волною непослушной,Чуть осенял твой стан полувоздушный;Вся в локонах, обвитая венком,Прелестницы глава благоухала;Грудь белая под желтым жемчугомРумянилась и тихо трепетала…
Полувоздушный стан, локоны, благоухание (то есть дорогие французские духи или лосьоны – нефранцузских тогда не было), декольте (мальчик запомнил на годы, как смотрел на полуоткрытую грудь), наконец, очки и жемчуг, грудь украшающий, – могла ли то быть крепостная служанка? Это Мария Алексеевна Ганнибал, аристократка-бабушка, сыгравшая в воспитании и образовании маленького внука Александра огромную роль. Она была в разводе (тогда говорили «в разъезде») с мужем Осипом Ганнибалом, и, естественно, интересы жизни ее сосредоточились на любимых внуках.
Нянины сказки и сказки о няне
Пушкин любил няню, а пушкинистика полюбила няню еще больше Пушкина. Прославление «народной няни» не есть заслуга одной советской пушкинской школы. Пушкин создал романтический, поэтический миф, замысел поэта продолжили его друзья. Вслед за ними возвеличивать няню стали первые пушкинисты, высказывая мысли, созвучные официальной национальной идеологии. По Бартеневу, «Арина Родионовна мастерски рассказывала сказки, сыпала пословицами, поговорками, знала народные поверия и бесспорно имела большое влияние на своего питомца, не истребленное потом ни иностранцами-гувернерами, ни воспитанием в Царскосельском лицее»[67]. Вдумайтесь: иностранцы и лицей пытались истребить в Пушкине все наше, русское, хорошее, а няня его спасла.
Однако, если говорить серьезно, невозможно выяснить, каков реальный вклад няни в воспитание поэта. Современники отмечают, что она была словоохотлива, болтлива. Анненков писал: «Соединение добродушия и ворчливости, нежного расположения к молодежи с притворной строгостью оставили в Пушкине неизгладимое воспоминание. Он любил ее родственною, неизменною любовью и в годы возмужалости и славы беседовал с нею по целым часам». Здравый смысл в оценке Арины Родионовны Анненковым теряется в гиперболах типа: «Весь сказочный русский мир ей был известен как нельзя короче, и передавала она его чрезвычайно оригинально»[68].
Известно, что с ее слов Пушкин записал семь сказок, десять песен и несколько народных выражений, хотя слышал от нее, конечно, больше. Однако неясно, записывал ли Пушкин сюжеты песен о Стеньке Разине со слов няни или брал их из сборника Чулкова, который читал. На это обратил внимание Лотман[69]. Спор, откуда Пушкин заимствовал сюжеты некоторых сказок: у Арины Родионовны или у братьев Гримм, – продолжается. Но политическая победа при советской власти определенно оказалась не на стороне братьев Гримм.
Тот же Анненков ввел в традицию внеисторические преувеличения вроде: «Знаменитая Арина Родионовна». Он пошел еще дальше: «Родионовна принадлежала к типичнейшим и благороднейшим лицам русского мира». И, оказывается, Пушкин «посвящал почтенную старушку во все тайны своего гения». Заслуга гения определена так: он поэт, «прославивший ее имя на Руси»[70].
Славянофилы «поднимали» Арину Родионовну, которая помогала им приближать поэта к своему лагерю. Иван Аксаков говорил в 1880 году на Пушкинском празднике: «Так вот кто первая вдохновительница, первая Муза этого великого художника и первого истинно русского поэта, это простая русская деревенская баба… Точно припав к груди матери-земли, жадно в ее рассказах пил он чистую струю народной речи и духа». Это сказано, когда Фрейд еще не опубликовал ни строки. В любви к дряхлой голубке олицетворились ростки народничества, вина и беда русской интеллигенции.
После октябрьского переворота миф о няне был использован для политической коррекции образа Пушкина как народного поэта. В 1924 году идиллическую книжку для массового читателя опубликовал пушкинист старой школы Н. Лернер. «Для Пушкина, – писал он, – няня была не только нежной пестуньей и преданным другом; в ней он нашел истинно народный образ и исчерпал его в своем творчестве»[71]. Неопровержимо, что из всех лиц холопского звания няня была поэту наиболее близка. Мифологии же свойственно неумеренное расширение сферы влияния. «Значение Арины Родионовны для Пушкина исключительно велико и общеизвестно, но полностью еще не охвачено, неподытожено…», – писал в академической монографии «Няня Пушкина» Ульянский. Он назвал ее «достойной представительницей нашего народа», – типичная формулировка советского времени. Б. Мейлах писал о Михайловском: «Здесь происходит тесное знакомство и сближение поэта с народом»[72]. Пушкин один раз надел крестьянскую рубаху и поехал на ярмарку, как писал еще Семевский[73]. Факт этот представляется теперь в качестве постоянного метода сближения поэта с народом. Тот же Мейлах далее заменяет «знакомство и сближение» на «непосредственное общение», заодно расширяя и территорию: мы узнаем, что у поэта, сидевшего в ссылке в Михайловском, «происходило непосредственное общение с крестьянами Псковщины»[74].
С годами в советской пушкинистике роль няни возрастает. Арина Родионовна поселяется во всех биографиях Пушкина, получает прописку во всех учебниках по русской литературе – с начальной школы до высшей. Няня становится одним из опорных пунктов идеологической корректировки самого Пушкина. В передовой «Правды» 1937 года следом за постулатом о друзьях Пушкина декабристах, что делало его самого революционным поэтом, няня из народа противопоставляется аристократическим родителям и, таким образом, сближает нашего поэта с народом. Оказывается, благодаря няне Пушкин делается близким и понятным нам, простым советским людям[75]. Через год после столетия со дня смерти Пушкина торжественно праздновались еще два юбилея: 180 лет со дня рождения Арины Родионовны и 110 лет со дня ее смерти.
Няня – пример для других, она «замечательный образец душевной красоты, мудрости и духовных свойств нашего народа». Наконец, теперь она сама стала гением: Арина Родионовна – «добрый гений поэта». Когда Сталина назвали «вдохновителем советского народа», няня стала «вдохновителем и источником некоторых творческих замыслов поэта»[76]. Зимой 1950 года прижатый к стене Андрей Платонов сочиняет пьесу «Ученик Лицея». В ней няня «вяжет спицами, словно бы дремля, а на самом деле бодрствуя и понимая все, что совершается вокруг, вблизи и вдали». С барином Сергеем Львовичем, с Чаадаевым, с Жуковским, с Кюхельбекером няня разговаривает на «ты», а они с ней на «вы». Она то и дело указывает им всем, как они должны себя вести, ибо она – «Богу подсказчица» и «старшая муза России», и заявляет: «Я сама к царю пойду». Весь текст пьесы читается как пародия, которая, однако, всерьез комментируется В.А. Чалмаевым, объединившим в одну группу патриотов Пугачева, декабристов, Кутузова и Арину Родионовну[77]. В советской официальной мифологии Арина Родионовна прославлялась в одной шеренге с другими народными героями, вроде Алексея Стаханова, Джамбула Джабаева, Паши Ангелиной и т. п. Ансамбль песни и пляски Советской армии пел могучими голосами, устрашающими врагов: «Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна?»
Миф то топчется на месте, повторяя сказанное Анненковым, то набирает обороты, приобретая пародийные краски. В десятках исследований происходит обожествление этой женщины. Ведь вполне серьезно говорится, что «под влиянием няни он уже в детстве полюбил русский язык и русский народ»[78]. «Няня, скучая о «любезном друге», как она называла Пушкина, часто ездила на ближайшую почтовую станцию в надежде услышать о нем от проезжих из Петербурга»[79].
