Святослав Рыбас - Громыко. Война, мир и дипломатия

Кеннеди тоже считал бессмысленным начинать войну из-за Западного Берлина, предлагал «дать Советскому Союзу любые гарантии, что не передадим западным немцам ядерного оружия», и говорил о возможности постепенного отвода американских и советских войск из Европы. Если бы вдруг ожил Сталин, он наверняка был бы доволен. Однако идея вывода войск не вызвала одобрения в Москве, так как опасались, что это скажется «на стабильности режимов в странах Восточной Европы» (А. Добрынин). Москва уже не могла превратить коммунистические правительства в странах Восточной Европы просто в демократические. Времена изменились.

В апреле 1962 года министр обороны Родион Малиновский доложил Хрущеву о преимуществе американцев в ракетной технике и о том, что они закончили размещение ядерных боеголовок «Юпитер» в Турции. Хрущев быстро сообразил, что надо предпринимать в ответ что-то неожиданное: «А что, если запустить в штаны дяди Сэма нашего ежа?»

Он имел в виду Кубу.

«Однако Громыко, если верить его воспоминаниям, все же воспротивился: “…Завоз на Кубу наших ядерных ракет вызовет в Соединенных Штатах политический взрыв. В этом я абсолютно уверен…”»{210}.

22 октября 1962 года президент Кеннеди заявил, что Советский Союз размещает на Кубе ракетное оружие.

14 октября воздушная разведка американцев зафиксировала строительство на острове пусковых ракетных установок, которые, как определили эксперты, могли поразить Восточное побережье США, включая Вашингтон и Нью-Йорк. (Всего США располагали пятью тысячами единиц ядерного оружия, обеспеченных средствами доставки, у СССР их было всего 300 единиц.) Для Вашингтона действия Москвы были необъяснимыми. Там не могли понять, почему русские идут на огромный риск, зная о многократном превосходстве США в ракетно-ядерных вооружениях.

Кеннеди принял решение о блокаде Кубы, не исключая, впрочем, и иных действий, начиная от военного вторжения и кончая переговорами с Хрущевым по дипломатическим каналам.

Вокруг Кубы было сформировано кольцо, которое составили 25 эсминцев, два крейсера, несколько авианосцев и подводных лодок и большое число вспомогательных судов.

В это время на Кубе уже находились 42 советские ракеты СС-4, в том числе с ядерными зарядами, советская бригада численностью 40 тысяч человек и продолжался монтаж новых установок{211}.

Американские военные торопили Кеннеди дать согласие на вторжение, он, однако, тянул с ответом, не желая нападать первым и надеясь на мирные методы.

В этой истории, которая могла закончиться первой мировой атомной войной, обратим внимание на методы, которыми тогда действовало советское правительство. Оно использовало по меньшей мере три независимых друг от друга канала — по линии МИД, внешней разведки КГБ (Первое главное управление — ПГУ) и военной разведки Главного разведывательного управления (ГРУ) Генерального штаба. Информация от ПГУ и ГРУ, приходившая в Москву, не попадала в МИД, не получала соответствующей аналитической обработки и оценки, а направлялась прямо Хрущеву (которого Государственный секретарь Дин Раек называл «сумасшедшим», имея в виду его непредсказуемость).

18 октября 1962 года в Овальном кабинете Белого дома состоялась встреча президента Кеннеди с Громыко и Добрыниным. Громыко отмечал, что Кеннеди и Раек напряжены; Государственный секретарь «красен, как рак». Советский министр сказал о том, что американцы напрасно так боятся Гаваны: Советский Союз ручается за то, что Кастро никому не угрожает. Согласно записям Громыко, президент охарактеризовал ситуацию как «самую опасную со времен войны» и заметил, что «не имеет представления, чем все это кончится». Он добавил, что не намерен вторгаться на Кубу и старается сдерживать тех, кто выступает за такое развитие событий.

В своих мемуарах Андрей Андреевич признался, что эта встреча была самой трудной в его дипломатической практике. Еще бы, добавим мы, ведь он знал, что на Кубе уже стоят ракеты средней дальности с ядерными боеголовками.

Тем не менее его мемуары дышат олимпийским спокойствием.

«Я отметил:

— Решение подавляющего большинства международных проблем является результатом переговоров между государствами и заявлений, в которых правительства излагают позиции по тем или иным вопросам.

Американскому президенту тем самым ясно давалось понять, что если у США есть какие-либо претензии к Кубе или Советскому Союзу, то их необходимо разрешить мирными средствами. Угрозы и шантаж в этой обстановке неуместны.

В то же время от имени советского руководства я заявил Кеннеди:

— В условиях, когда США предпринимают враждебные действия против Кубы, а заодно и против государств, которые поддерживают с ней добрые отношения, уважают ее независимость и оказывают ей в трудный для нее час помощь, Советский Союз не будет играть роль стороннего наблюдателя. Шестидесятые годы XX века — не середина XIX века, не времена раздела мира на колонии и не та пора, когда жертва агрессии могла подать свой голос только через несколько недель после нападения на нее. СССР — великая держава, и он не будет просто зрителем, когда возникает угроза развязывания большой войны в связи ли с вопросом о Кубе или в связи с положением в каком-либо другом районе мира.

Кеннеди затем сделал важное заявление:

— У моей администрации нет планов нападения на Кубу, и Советский Союз может исходить из того, что никакой угрозы Кубе не существует.

Тогда я сослался на военную акцию против Кубы на Плая-Хирон.

— Ведь это США ее организовали, — сказал я. — Это — продукт их политики.

И тут я услышал признание президента:

— Действия в районе Плая-Хирон были ошибкой. Я сдерживаю те круги, которые являются сторонниками вторжения, и стремлюсь не допустить действий, которые привели бы к войне.

— Не отрицаю, — сказал он, — что кубинский вопрос стал действительно серьезным. Неизвестно, чем все это может кончиться.

Он стал пространно рассуждать о размещаемом на Кубе советском “наступательном оружии”. Слово “ракеты” он не употреблял. Не моту объяснить, почему так поступил президент. Но тем самым он в какой-то мере облегчил мое положение. Мне не представлялось необходимым говорить прямо о ракетах.

Возле Кеннеди на столе лежала какая-то папка. Дотошные журналисты утверждают, что в ней якобы находились фотографии советских ракет на Кубе. Другие органы печати утверждали в те дни, что эти снимки находились в столе у президента. Возможно, правы те или другие. Но в течение всей нашей беседы президент эту папку не открывал и ящиков стола не выдвигал. Так что я никаких снимков в его кабинете не видел. Мне их никто не демонстрировал. И я не был за это в обиде на своего собеседника.