Тим Скоренко - Легенды неизвестной Америки

Члены команды всячески старались ублажить мисс Грэйс. Ей рассказывали разные морские байки (причём Ланселот постоянно хмурился из-за несколько пикантного содержания последних), для неё играли на музыкальных инструментах, показывали матросские танцы. А Джером Холлуэлл незаметно для себя влюбился. Он постоянно общался с Грэйс, приглашал её отужинать в его каюте (конечно, вместе с Ланселотом и Гилбертом), оказывал ей всяческие знаки внимания, дарил мелкие сувениры. Ланселот не видел повода для ревности: капитану минуло уже полвека.

Холлуэлл думал иначе. Ему нисколько не мешало присутствие жениха девушки, и он с каждой минутой вёл себя всё развязнее. Впрочем, разумом он понимал, что есть граница, дальше которой заходить нельзя. И потому всегда вовремя останавливался.

Но самое странное, что Грэйс в какой-то мере отвечала стареющему капитану взаимностью. Она легко принимала его знаки внимания и смотрела на него не так, как смотрят на интересного собеседника или просто приятного человека. Она смотрела на него, как на мужчину. Изнеженный, утончённый Ланселот, пусть и на двадцать лет моложе, проигрывал сражение за женщину матёрому морскому волку.

Так продолжалось пять дней, а на шестой грянул шторм.

Сначала небо заволокло тучами, потом волнение усилилось и солёные волны начали перехлёстывать через борта флейта. В это самое время капитан показывал Грэйс и её кавалерам свою коллекцию курительных трубок, которые он покупал в разных портах, где причаливал его корабль. Мужчинам он подарил каждому по трубке, а Грэйс — изящный кулон на золотой цепочке. Когда-то, давным-давно, кулон принадлежал Магдалине.

Шторм усиливался с каждой минутой. Капитан не забывал о своих непосредственных обязанностях и, покинув пассажиров, отправился на палубу. Грэйс и мужчин он попросил вернуться в каюты и держаться за какой-либо предмет мебели, чтобы не пострадать от сильной тряски.

Началась гроза. Молнии сверкали чуть ли не ежесекундно, где-то раздавался отдалённый гром. В то время как матросы под командованием помощника капитана пытались убрать паруса, Холлуэлл поднялся на гальюн, привязал себя канатом к какому-то крюку на палубе — и стал спускаться к ростральной фигуре. Кто-то из матросов заметил это, но его крики тонули в грохоте шторма. Он показывал пальцем на капитана, и через несколько секунд вся команда уже знала, что Холлуэлл чудит.

Шторм не затихал. Через некоторое время насквозь мокрый капитан, придерживая ушибленную правую руку, с трудом выбрался на палубу. Два матроса помогли ему. По кораблю можно было ходить, лишь согнувшись в три погибели, а проще было и вовсе ползать. Кого-то из матросов уже недосчитались.

И тут раздался крик: «Земля!»

Но это была не совсем земля. Это были скалы, и «Магдалину» несло точно на них. Оба помощника капитана изо всех сил пытались отвести корабль от беды, но штурвал не поддавался. Лишь сила третьего человека, Холлуэлла, позволила чуть изменить курс корабля, несущегося на рифы.

Через несколько секунд «Магдалину» тряхнуло так, что некоторые перекрестились и приготовились отдать богу душу. Оказалось, что корабль развернуло, и носовой частью он «проехался» по скале, обломав бушприт, болтавшийся теперь на канатах, тянущихся от парусов. И ещё корабль лишился носового украшения в виде женщины.

Увидев это, Холлуэлл упал на колени. Скалу «Магдалина» всё-таки обогнула, но теперь её носовая часть была изуродована, а буря и не думала прекращаться.

Потом капитан поднял голову, и на лице его была написана решимость. Он подозвал матроса, подвёл его к штурвалу и жестами указал: работай. Обоих помощников и боцмана он увёл с собой в каюту, оставив обезглавленный экипаж сражаться со стихией.

Совещались они не более трёх-четырёх минут. Затем четверо мужчин вышли из капитанской каюты и отправились к гостевым. В одной из них жили Ланселот и Гилберт, в другой — Грэйс. Капитан открыл дверь мужской каюты, достал пистолет и с ходу выстрелил Ланселоту в грудь. Помощник подал Холлуэллу второй пистолет, и тот застрелил Гилберта, тщетно пытавшегося заслониться от пули руками.

Потом все четверо вломились в каюту Грэйс и выволокли оттуда брыкающуюся девушку.

То, что они сделали после, с трудом поддаётся пониманию. Они протащили Грэйс на гальюн, обвязали верёвкой, после чего боцман остался наверху, а капитан и его помощники спустились вниз, к обломкам носовой части. Матросы смотрели на это действо с круглыми глазами, но было не до возражений: бушевал шторм, корабль страшно болтало, капитан и помощники раскачивались на своих канатах, но продолжали претворять задуманное в жизнь.

Они привязывали девушку к обломкам бушприта — точно на место деревянной Магдалины. Грэйс к этому времени потеряла сознание.

На палубу вернулись только двое — младшего помощника капитана забрала стихия. В то время как матросы пытались что-то сделать, капитан Холлуэлл встал на носу корабля и начал шептать что-то вроде молитвы.

И как бы странно это не звучало, волнение начало потихоньку спадать. Ветер перестал мотать корабль из стороны в сторону, а затем притих и стал попутным. На горизонте появилась тонкая полоска чистого голубого неба. Корабль плыл дальше.

Так прошёл день, и ночь, и снова день. Матросы ничего не спрашивали, лишь старались не смотреть на нос корабля, где, изувеченная стихией, но ещё живая, к бушприту была привязана Грэйс Ричардсон.

До конца плавания с «Магдалиной» не случилось ничего плохого. Ветер всё время был попутный, волнения не наблюдалось, небо оставалось ясным. Когда один из матросов заикнулся о том, что девушке нужно дать попить, а то и вовсе отвязать её, капитан посмотрел на него дикими глазами и спросил: «Ты хочешь погибнуть?»

А потом «Магдалина» вошла в порт Бостона. Она плыла между других кораблей, и матросам было страшно, потому что предмет, который болтался у судна под бушпритом, попахивал судом и серьёзным наказанием.

Как только флейт пришвартовался, помощник капитана и боцман бросились снимать тело девушки. Каково же было их удивление, когда они обнаружили, что она — истерзанная, изломанная, несколько дней не получавшая воды и пищи — жива. Её сняли с бушприта и положили на палубу. Капитан Холлуэлл склонился над ней и сказал: «Прости меня».

Потом он спустился в свою каюту, зарядил пистолет и пустил пулю себе в рот. Но когда он ещё шёл вниз, она едва слышно спросила: «Дошли?»

«Да», — ответил помощник капитана.

Грэйс слабо улыбнулась и испустила дух одновременно с выстрелом, раздавшимся из каюты.

Что же такого сказал капитан Холлуэлл своим помощникам за те считаные минуты в каюте? Какую тайну он скрывал от всех?