Елена Мурашкинцева - Верлен и Рембо

Среди страстных поклонников творчества Рембо в первую очередь следует назвать Поля Клоделя, который пережил сильнейший духовный кризис, обратившись в католичество:

"Знакомство с "Озарениями", а затем, спустя несколько месяцев, с "Сезоном в аду" стало для меня событием капитальной важности. Эти книги впервые пробили брешь в моей материалистической каторге и дали мне живое и почти физическое представление о сверхъестественном".

Именно Клодель возвел Рембо в ранг Мессии, соединившись тем самым с семейством "святого Артюра". И он же создал поэтическую трактовку легенды о Верлене, которого Рембо тщетно пытался возвысить до ранга "Сына Солнца". Поэма Клоделя настолько показательна в этом отношении, что ее первую часть (с характерным подзаголовком "Слабый Верлен") следует привести полностью:

Ребенок слишком большой и взрослеющий трудно,и полный угроз и загадок,Бродяга с размашистым шагом, Рембо, что пускаетсяв путь, порождая везде беспорядок,Покуда свой ад не отыщет — такой совершенный,какой еще может земля даровать,С палящим солнцем в лицо и с извечным приказоммолчать.Вот он появился впервые среди литераторов этихужасных, в кафе, где царила беспечность,Пришел, ничего не имея сказать, не считая того,что им найдена Вечность,Ничего не имея сказать, не считая того, что мир наш —не тот.Лишь один человек — среди смеха, и дыма, и кружек,и этих моноклей, и спутанных грязных бород, —Лишь один взглянул на ребенка и понял, ктоперед ним,Он взглянул на Рембо — и все кончено было отныне:растаял, как дым,Современный Парнас и с ним вместе лавочка эта,Где, как валики для музыкальных шкатулок,изготовляют сонеты.Все разбито, все стало ничем — ни любимой жены,ни прежних объятий,Только б вслед за ребенком этим идти… Что сказалон в угаре мечты и проклятий?Наполовину понятно, что он говорит, но достаточнои половины.Вдаль глаза его синие смотрят, и если беду навлекают,то в этом они неповинны.Слабый Верлен! Оставайся отныне один, ибо дальшене мог ты идти.Уезжает Рембо, не увидишь его никогда, и в углутвоем можно найтиТолько то, что осталось теперь от тебя — нечтополубезумное, правопроядку грозящее даже,И бельгийцы, собрав это нечто, в тюрьме его держатпод стражей.Он один, он лишился всех прав и душой погрузилсяво мрак.От жены получил он решенье суда: расторгаетсябрак.Спета Добрая Песня, разрушено скромное счастье его.На расстоянии метра от глаз, кроме голой стены —ничего.Мир, откуда изгнан, — снаружи. А здесь толькотело Поля Верлена,Только рана и жажда чего-то, что не ведает болии тлена.Так мало оконце вверху, что и свет в нем душутомит.Неподвижно весь день он сидит и на стену глядит.Место, где он теперь заключен, от опасностей служитзащитой,Это замок, который на муки любые рассчитан,Он пропитан весь кровью и болью, как Вероникиодежды…И тогда наконец этот образ рождается, это лицо,словно проблеск надежды,Возникает из глуби времен, эти губы, которыене говорят,И глаза эти, что погружают в тебя свой задумчивыйвзгляд,Человек этот странный, который становитсягосподом Богом,Иисус, еще более тайный, чем стыд, и поведавшийсердцу о многом.Если ты попытался забыть договор, что тогдазаключил,О несчастный Верлен, как же ты не умел рассчитатьсвоих сил!Где искусство — добиться почета со всеми своимигрехами?Их как будто и нет, если скрыть их сумели мы сами.Где искусство — по мерке житейской, как воск,Евангелье мять?Грубиян безобразный, ну где тебе это понять?Ненасытный! Немного вина в твоем было стакане,но густ был осадок на дне,Тонкий слой алкоголя — и сахар поддельныйв вине,Было сладости мало — но желчи хватило вполне.О, как винная лавка редка по сравненью с больничнойпалатой!И как редок печальный разгул по сравненью с твоейнищетою проклятой!Двадцать лет в Латинском квартале была она таквелика, что скандалом казалась скорей.Нет земли и отсутствует небо — ни Бога нет, ни людей!И так до конца, покуда тебе не позволено будетс последним дыханьемПогрузиться во тьму, повстречаться со смертьюсогласно с твоим пожеланьем:У проститутки в каморке, прижавшись лицомк половице,В наготе своей полной, подобно ребенку, когда онродится.[113]

Поражает утверждение, будто Верлен уверовал не в католического Бога и Деву Марию, а в нового Иисуса — Артюра Рембо. Умиляет пассаж, где Клодель в непритворном ужасе говорит, что после отъезда Рембо Верлен стал представлять угрозу правопорядку — и именно поэтому угодил в тюрьму. Не вполне понятно, правда, за что бельгийцы так сурово обошлись с полубезумным, бренным "нечто". Зато вполне понятно презрительное отношение к стихам Верлена — высказанное, правда, не прямо, а с помощью аллюзии на известную фразу Мюссе ("пусть мой стакан мал, но я пью из своего стакана). Двух гениев быть не может, и со "слабого Верлена" нужно сорвать незаслуженные лавры — как смеет он даже сравнивать себя с Мессией, который "нашел вечность"?

Скажут, что нельзя судить по законам низкой прозы строки, рожденные поэтическим вдохновением. Но, по сути, это не что иное как стихотворная биография, где факты (известные Клоделю) откровенно передергиваются, а интерпретации отличаются напористым мифологизмом. Очевидно, что Клоделю был ненавистен "Современный Парнас", в котором, кстати, бородатые отнюдь не преобладали — тем не менее, ни к взлету, ни к упадку парнасской школы Рембо не имел никакого отношения. Зато с Парнасом был теснейшим образом связан Верлен, преодолевший узость и ограниченность его эстетики, о чем свидетельствует в частности, знаменитое "Поэтическое искусство" (написанное в монсской тюрьме — по Клоделю, в состоянии полного ничтожества и заброшенности вследствие разрыва с Рембо).

Еще одним страстным адептом "святого Артюра" стал поэт и эссеист Жак Ривьер, автор биографии, которая повлияла на несколько поколений исследователей. По словам Ривьера, "Бог пожелал сделать Рембо столь совершенным, сколь это возможно… Он предназначен был воплотить диалектику сверхъестественного". Поэт, "освобожденный от первородного греха", имел полное право проявлять "нетерпимость" и "равнодушие ко всему роду человеческому": как высшее существо по отношению к подлым и убогим людишкам.