Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов
– Не забывайте, – твердил Мишин, – ведь вы жили с Кубасовым в одной комнате. Возможно, вы с ним пили чай из одной кружки. Мы не можем допустить, чтобы у вас тоже проявилось легочное заболевание.
Сейчас понимаю, что он был прав, но тогда я испытывал почти непереносимое отчаяние. Мишин попытался смягчить удар, предложив поехать в отпуск на Черное море, но я решил остаться на Байконуре, чтобы наблюдать за событиями первой половины орбитальной экспедиции на «Салют-1». Я стал свидетелем запуска и удачной на этот раз стыковки с «Салютом-1». Все аплодировали стоя, когда космонавты перешли на космическую станцию.
Мне не терпелось услышать от них, в чем же причина проблемы с вентиляционной системой «Салюта»: я ждал подтверждения, что карандаши тут ни при чем. Рядом со мной стоял Мишин, а я включил передатчик, чтобы мои слова услышали на станции.
– Можете убедиться, что мои карандаши по-прежнему в коробке? – спросил я.
– Да, они там, – отозвался Добровольский.
– Может быть, тогда авария из-за моих трусов? – поинтересовался я, кинув взгляд на Мишина.
– Нет, они тоже на месте.
Насладившись местью, я отправился отдыхать на Черное море. Ребята изучили вентиляционную систему «Салюта» и обнаружили, что вентиляционный фильтр забили какие-то мелкие волокна, из-за чего вентилятор автоматически отключился.
23 дня экспедиция протекала вполне успешно, хотя у нового экипажа оставалось очень мало времени подготовиться к биомедицинским и научным экспериментам. Когда мы возвращались из двухнедельного отпуска на черноморском побережье, полет подходил к концу.
Мы немедленно приступили к тренировкам к следующему полету на «Союзе», который планировался через месяц после возвращения на Землю экипажа «Союза-11». Но когда экспедиция готовилась войти в атмосферу, я внимательно наблюдал за событиями из бункера нового Центра управления полетами в Калининграде под Москвой. Тогда было принято, чтобы командир дублирующего экипажа вместе с руководителем полета и главным конструктором поддерживал радиосвязь с экипажем и передавал космонавтам нужные инструкции. Поэтому я и находился там, следя за состоянием всех бортовых систем и делая записи в журнале.
Когда экипаж проверял воздушные клапаны между спускаемым аппаратом и бытовым отсеком, я посоветовал им закрыть их и не забыть вновь открыть после ввода основного парашюта.
– Отметьте это в бортовом журнале, – проинструктировал я.
Хотя это было отклонением от утвержденной программы полета, я уже долго тренировался, готовясь выполнить сценарий этой экспедиции, и, на мой взгляд, такие действия лучше всего обеспечивали безопасность. По программе полета клапаны должны были автоматически закрываться и открываться уже после выпуска главного парашюта во время снижения в атмосфере. Но я считал, что если полностью следовать автоматической процедуре, то клапаны могут раньше времени открыться на слишком большой высоте и корабль разгерметизируется.
По всей видимости, экипаж моему совету не последовал. К несчастью, моя интуиция меня не подвела. Клапаны выравнивания давления действительно открылись слишком рано – еще до того, как спускаемый аппарат вошел в атмосферу, и давление внутри корабля пропало. «Союз-11» приземлился в заданной точке, но, когда поисково-спасательная команда открыла люк спускаемого аппарата, все члены экипажа оказались мертвы. Их тела еще теплились, и спасатели пытались их реанимировать, но было уже поздно. Судя по индивидуальным записям кардиограмм, Добровольский умер через две минуты после разгерметизации корабля, Пацаев – через 100 секунд, а Волков прожил лишь 80 секунд.
В следующем полете после «Союза-11» программу изменили так, как я советовал. Сами клапаны тоже были спроектированы заново.
Когда поисковики доложили о гибели экипажа, я получил приказ немедленно лететь на место посадки вместе с космонавтом Алексеем Елисеевым. Нас обоих включили в правительственную комиссию по расследованию причин катастрофы и поставили главную задачу – обеспечить неприкосновенность спускаемого аппарата и сделать снимки места происшествия. Нам потребовалось три часа, чтобы добраться, и к тому времени тела экипажа уже увезли. Единственными признаками трагедии оставались пропитанные кровью ложементы сидений и следы попыток реанимировать космонавтов на месте.
Комиссия заключила, что, если бы на космонавтах были скафандры, они бы выжили при разгерметизации. После этого решили, что при запуске или возвращении с орбиты космонавты всегда должны надевать скафандр. Это означало, что космические корабли «Союз» придется переделать в двухместные из трехместных.
Потеря экипажа «Союза-11» легла тяжким грузом на души космонавтов. Все понимали, что такова наша работа – проверять в деле космическую технику, и смерть этих трех человек, несомненно, поможет спасти жизнь всех, кто пойдет по их стопам, потому что заставит серьезно переработать конструкцию корабля. Но это не умаляло трагедии. Я не только горевал, но еще и злился. Если бы мне доверили лететь вместо них, то, уверен, мой экипаж бы выжил.
Я никогда никому не говорил, что экипаж не последовал моим указаниям, что напрямую привело его к гибели. Но через много лет вдова Виктора Пацаева Вера, которая работала одним из ведущих специалистов в конструкторском центре и тоже имела доступ к записям радиообмена, обнаружила трагическую ошибку экипажа «Союза-11», который не последовал моему совету, и ее обнародовала.
У Добровольского было две дочери. Младшая дружила с моей дочкой Оксаной. У Волкова остался сын, а у Пацаева – двое мальчиков. Я избегал встречаться с ними после катастрофы. Я не мог набраться смелости посмотреть этим детям в глаза. Хотя я не был виновен в трагедии, но винил себя за то, что случилось. Лишь много времени спустя дети узнали, как отчаянно я пытался предотвратить беду.
Дэвид Скотт
Кардинальные изменения в расписании экспедиций после неудачи «Аполлона-13» весной 1970 года имели огромное значение для Джима, Эла и меня – экипажа будущего «Аполлона-15», старт которого назначили на июль 1971 года.
Когда я в конце 1969 занял должность командира, полет все еще планировался как экспедиция H, то есть, по сути, повторял сценарий предыдущих высадок на Луну. Через восемь месяцев ее перевели в разряд экспедиций J. Теперь нам предстояло добиться гораздо большего за наше двенадцатисуточное путешествие на Луну. Вместо того чтобы провести на Луне около полутора суток, выполнив два ВКД, как в экспедиции H, теперь мы должны были прилететь туда на целых три дня. За это время нам с Джимом предстояло провести три более длительные ВКД общей продолжительностью около двадцати часов и впервые использовать луноход-ровер.
Вдобавок к впервые вводимым процедурам и испытаниям нового оборудования в полете «Аполлона-15» нас ожидала еще и обширная научная работа. Большую часть времени, которую мы проведем вне лунного модуля, нам
