Ирвинг Стоун - Происхождение

Мелькали и хорошие новости. Флоренс Найтингейл с группой медсестер высадилась на Скутари, чтобы ухаживать за больными и ранеными жертвами Крымской войны. На улицах Лондона впервые появились почтовые ящики, избавив жителей от необходимости ходить на почту каждый раз, когда нужно отправить письмо. В честь королевы Виктории и принца Чарлза в Версале был дан бал; король Сардинии Виктор Эммануил, взявший в войне сторону Англии и Франции, нанес визит королеве Виктории и принцу Альберту, ему был пожалован орден Подвязки, что предвещало надежные дипломатические отношения между странами.

Когда позволяла погода, Дарвины ездили в Кью, к Джозефу и Френсис Гукерам. Они брали двенадцатилетнюю Генриетту на концерты дирижера Луи Жюльена, представительного француза, столь много сделавшего для популяризации симфонической музыки в Англии, знаменитого также своими роскошными жилетами. В первое же воскресенье в Лондоне они наняли закрытую карету и отправились на обед к Эразму, он жил в шикарном четырехэтажном доме на Куин-Энн-стрит, недавно им купленном, неподалеку от чудесного парка на площади Кавендиш-сквер. Дом стоял в тихом переулке, за ним находились лишь два красивых здания; самое дальнее – Чандос-Хаус, штаб-квартира престижного Королевского медицинского общества. Рядом проходила Харли-стрит, на которой практиковали лучшие, по крайней мере, самые дорогие хирурги в Лондоне. Позади шла Уимпол-стрит, где в доме отца, тирана и собственника, выросла поэтесса Элизабет Моул-тон; сбежав от отца, она вышла замуж за Роберта Браунинга и перебралась в Италию, во Флоренцию. Пять лет назад она опубликовала "Сонеты из Португалии", которые пользовались большим успехом. Эразм жил в нескольких минутах ходьбы от Церкви всех душ на Лэнгем-Плейс, с ее прекрасным кругом колонн и изящным тонким шпилем.

Целую минуту Дарвины стояли перед домом Эразма в восхищении, хотя на дворе была февральская стужа. Сквозь шерстяную шаль, закрывавшую рот, Эмма пробормотала:

– Брат выбился в люди. Пользуется наследством.

– О да. У него на обедах часто бывают молодые члены парламента. С тех пор как он подружился с драматургом Чарлзом Ридом, автором популярных "Масок и лиц", в гости к нему частенько заходят самые модные актеры, красотки актрисы. Но его фавориты все-таки писатели: Чарлз Кингсли – ты читаешь его "Эй, к западу!", Энтони Троллоп – сейчас печатают его роман "Попечитель", Уилки Коллинз – дома ты читала мне его "Антонину"…

Они поднялись по ступеням. Дворецкий в элегантном черном костюме, накрахмаленной белой рубашке и белом галстуке открыл дверь на первый же, стук дверного молотка. Он взял их пальто. Войдя в просторную, с высоким потолком гостиную, они подошли к мраморному камину в резной деревянной раме, по обе его стороны стояли медные ведра с углем. Эмма протянула руки к огню, чтобы согреться. Чарлз повернулся к камину спиной. Эмма заметила:

– Как меняются вкусы. В прежнем доме Эразма все было светло. Но королева Виктория ввела новый стиль, и эта гостиная уже в более темных тонах. На окнах тяжелые плюшевые гардины, атласные обои – темные, и рисунок какой-то мрачный.

Гостиная была примечательна обилием заполнявших ее вещей: коллекция китайских шкатулок, большие и маленькие вазы и статуэтки, богато украшенные часы, растения. На спинках стульев ручной работы висели вышивки. Были здесь и английские вещички, например прекрасной работы конторка, стол с откидной крышкой – Эразм последнее время пристрастился ходить по антикварным лавкам Лондона.

– Нравится? – раздался голос Эразма. – Сейчас все здесь доведено до конца. Чтобы обставить эту комнату как должно, я затратил два года.

Он вплыл в комнату, источая запах одеколона; на нем был изысканный пиджак из голубого бархата, прекрасно сшитые серые брюки сидели как влитые – делали свое дело лямки под его начищенными до блеска туфлями.

– Очаровательно, Эразм! – проговорила Эмма. – У тебя тонкий вкус.

– Одного не могу понять, – начал Чарлз будто бы серьёзно, – где ты размещаешь своих многочисленных гостей – ведь эта новомодная мебель занимает столько места!

– Стулья убираются. Диваны складываются. – На обычно унылом лице Эразма заиграла улыбка. – Сами увидите, как это делается. Будто по мановению волшебной палочки. К тому же после двухчасовой молитвы в Церкви всех душ мои гости будут голодны, как волки.

Первым прибыл Томас Гексли, полный жизни человек, с появлением которого начинали дрожать стены, а чуждые ему убеждения – рушиться. Он отвесил Эмме изящный поклон, схватил за руку Чарлза.

– Дарвин, я нарочно пришел пораньше, – признался он. – Надеялся, что застану вас одного и смогу извиниться.

– За что же, силы небесные?

– За то, что показал себя идиотом. Когда мы встретились, я выразил убеждение, что демаркационные линии между группами в природе проходят достаточно четко, что переходных форм нет. Я говорил с уверенностью, которая, свойственна дерзновенной молодости и неглубоким позна-; ниям. Вы спокойно ответили, что придерживаетесь другого мнения, и этот ответ долго преследовал меня, он изрядно меня озадачил. Годы упорного труда позволили мне понять, что вы имели в виду.

– Рад это слышать, Гексли.

– Прошу вас, Дарвин, пока не записывайте меня в свою веру. Меня ведь вполне устраивает, как сотворение мира описано в "Потерянном раа" у Мильтона, где он так живо воплощает естественный смысл книги Бытие: "Я никогда не скажу, что сие неверно, ибо невозможно".

Пока Чарлз от души смеялся, Эмма заинтересованно спросила:

– Как дела у вашей невесты, мисс Хиторн? Широкое, красивое лицо Гексли осветилось яркой улыбкой.

– Она с родителями сейчас на пароходе, возвращается из Сиднея. Мы ждали семь лет и теперь собираемся пожениться безотлагательно. Сейчас я хоть и с трудом, но все-таки могу содержать семью, двести фунтов в год мне платят за чтение лекций в Государственной горной школе, кроме того, я получаю гонорары в Геологическом обществе.

Его огромные глаза чуть помрачнели, лицо стало печальным.

– Я очень обеспокоен. Отец Нетти написал мне, что она подорвала здоровье. Видимо, австралийские лекари верят только в кровопускание да в каломель, больше ни во что.

Начали собираться гости Эразма. Дарвин словно попал на выставку мод. На женщинах были изысканные туалеты. Шляпки, украшенные цветами, шнурами и бархатными лентами, были сдвинуты подальше к затылку, чтобы не закрывать лицо. Корсеты туго стягивали талии, а юбки с оборками и воланами заполонили всю комнату. Самые смелые были одеты в тона посветлее: голубые, золотисто-зеленые, розовые, желтые. Дамы поконсервативнее были в темно-коричневом и зеленом, их легкие шерстяные жакеты и набивные муслины были украшены замысловатыми шнурами или веточками цветов. Но всеобщее внимание привлек последний крик моды: юбки из переливчатого шелка поверх кринолинов. Каждая дама держала ридикюль из берлинской шерсти или отделанный бисером, на руках – вошедшие недавно в моду короткие белые перчатки, на ногах – туфли-лодочки из черного или белого атласа.