На манжетах мелом. О дипломатических буднях без прикрас - Юрий Михайлович Котов
– Что случилось, Юра? – в свою очередь закричал я.
– Разбился он очень сильно, – последовал ответ.
– Где вы сейчас?
– В санитарной машине выехали в Белград. Вы только сообщите мне, куда нам там следовать.
Сам я был в полной сумятице: что делать, к кому обращаться? В итоге удалось разыскать дома министра иностранных дел Живадина Йовановича. Кратко изложил ему суть дела. Тот внимательно выслушал и сказал, что вскоре перезвонит. Минут через двадцать он сообщил, что везти Афанасьевского надо в военно-медицинскую академию. Там его будет ждать лучший в стране хирург-травматолог – ученик нашего знаменитого Илизарова из Кургана. Сообщил я об этом Пилипсону (как хорошо, что в те времена уже существовали мобильные телефоны) и выехал в знакомую мне академию, к которой мы с женой и сами были прикреплены.
Вскоре туда подъехала санитарная машина с Афанасьевским и Пилипсоном. Коля выглядел очень плохо – белый как снег от потери крови, абсолютно неподвижный, но в сознании. Его сразу же отвезли в операционную. Сама операция длилась несколько часов, которые я провел в томительном ожидании. Юру отправил домой, выслушав его рассказ о произошедшем. Он был весьма краток: Николай Николаевич пару раз благополучно спрыгнул и полетал. На третий раз, когда побежал со вскинутым парапланом, зацепил его край за какую-то корягу и с размаху врезался в острый уступ скалы. Одна нога была полностью разбита.
Я дождался конца операции уже поздно ночью, но главное – с облегчением узнал, что прошла она успешно и жизни Афанасьевского вроде бы ничего не грозит. На несколько часов вернулся в резиденцию, а рано утром позвонил в Москву, чтобы доложить руководству о случившемся. Затем снова отправился в академию.
Коля уже отошел от наркоза, но был еще крайне слаб. Разбитая, но склеенная по методике Илизарова нога была подвешена на какой-то крюк. Тем не менее держался он молодцом. Обговорили, в частности, что делать с его женой Ларисой, которая должна была прилететь через несколько часов. Условились, что я ее встречу и аккуратненько, не драматизируя, проинформирую о произошедшем. Рядом с кроватью на тумбочке стоял телефон, до которого Коля мог дотянуться. Я сразу же забил его номер в свой мобильник.
Вскоре отправился в аэропорт. Там меня допускали к нашим самолетам вплоть до входных дверей. Встретил вышедшую из них Ларису, которая никак не ожидала меня увидеть, и скороговоркой сказал: «Здравствуй, Лара, Коля тебя встретить не смог, он сломал ногу». Сначала она, ошарашенная, не смогла врубиться. Потом сразу спросила: что, летал? Вместо ответа я сунул ей в руки мобильник с уже набранным номером телефона: на, поговори с ним сама, он тебе все объяснит.
На следующий день навестить Афанасьевского приехал министр Йованович, который, помимо прочего, передал ему в подарок музыкальный центр от президента Милошевича (Коля потом передарил его нам, а мы, в свою очередь, профорганизации посольства). Оставаясь верным себе, Николай Николаевич не упустил возможности провести с визитером весьма обстоятельную деловую беседу. А когда тот ушел, надиктовал мне тезисы для соответствующей шифртелеграммы. «Иди и отправляй», – велел он мне. «А как начать-то? – недоумевал я, – указывать, где и по какому поводу состоялась беседа?» – «Ничего не надо, пиши, как обычно: встретились с министром иностранных дел Ж. Йовановичем и далее по тезисам. Подписывай как всегда: Афанасьевский, Котов».
Николай Николаевич провел в госпитале, а затем в посольской квартире в Белграде где-то около месяца. Затем улетел в Москву, а оттуда в скором времени отбыл на новую должность посла РФ во Франции. С параглайдингом он в итоге все же завязал, но от новых, не вполне обычных видов спорта не отказался. Уже из Марокко мы заскочили во время отпуска на десяток дней к нему в гости в Париж. На уик-энд отправились на посольскую дачу в Довиль, к приобретению которой я в свое время приложил руку. Там он с гордостью показал нам свою новую игрушку – парусный буер. На нем Коля лихо гонял по побережью. Да это было не так уж и опасно – падать все-таки не с высоты. Но когда он предложил мне попробовать проехаться, я все же вежливо отказался. А моя более смелая жена согласилась, чтобы он ее немного покатал. Его Лариса на этот подвиг никогда не решалась.
Скончался Николай Николаевич Афанасьевский на посту российского посла в Польше в 2005 году. Как было написано в некрологе – «после тяжелой и продолжительной болезни». Я узнал, что это был костный рак. Причиной его появления вроде бы явилась все та же тяжелейшая травма, полученная за семь лет до этого в Выршаце.
После этих грустных воспоминаний возвращаюсь в Югославию конца девяностых годов прошлого века. А ситуация в этой стране на всех фронтах становилась все сложнее. Во внутриполитическом плане – начала терять свои позиции социалистическая партия во главе с Милошевичем. Серьезное поражение она понесла на муниципальных выборах в 1997 году, уступив, в частности, муниципалитет Белграда. Его новым мэром стал Зоран Джинджич – один из лидеров объединенного оппозиционного блока «Заедно» («Вместе»). Мне по долгу службы приходилось с ним довольно часто общаться, но каких-то личных, товарищеских отношений не сложилось. Это объяснялось в том числе и его явно прозападными политическими взглядами.
Но вот, к примеру, с другим представителем оппозиции, Вуком Драшковичем, понемногу установились именно такие связи. Это была яркая, харизматическая фигура – великолепный оратор, известный писатель (одна из его книг – «Ночь генерала» – с теплой дарственной надписью хранится у меня до сих пор). Запомнил его первый приход с несколькими соратниками на ужин в резиденцию. Он тогда с негодованием восклицал: «Да кто это распространяет слухи о моем якобы негативном отношении к России?! Эта страна – моя любовь!» Закончили мы застолье совместным исполнением нескольких песен на русском языке. Позднее я представил Вука Игорю Иванову. В одной из бесед с ним министр упомянул, что его жена пишет стихи. Драшкович сразу оживился – давайте я переведу их и издам на сербском языке. И действительно – обещание свое выполнил. Тираж был крайне невелик, книжечка получилась не слишком большая. Но все равно, когда я привез ее в Москву, Иванов не скрывал своего удовлетворения. Были у меня постепенно налажены рабочие контакты и с некоторыми другими оппозиционными деятелями – опять же с теми, кто с симпатией относился к России. Чтобы не перегружать читателя, фамилии их перечислять не буду. Упомяну лишь правую руку Воислава Шешеля («югославского Жириновского») – Томислава Николича, и то потому, что в
