Дмитрий Альперов - НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА

На другой день драматическая труппа получила известие, что их передовой устроил им десять гастролей в Екатеринославе и выслал им на дорогу пятьсот рублей. К вечеру пришел телеграфный перевод. На радостях труппа устроила пир, а на другой день вечером артисты уехали. Мы же остались влачить жалкое существование, играя через два дня в третий.

Отец опять стал рассылать телеграммы, ища более верного заработка.

Наконец, из Владикавказа пришло предложение от директора цирка Первиля приехать к нему на два месяца работы. Других предложений не было, и мы решили ехать во Владикавказ. Отец заявил Бескоровайному, что уезжает, и, как часто бывало в последнее время, получил от него в уплату за работу векселя.

Во Владикавказе цирк достраивали. Первиль держал цирк не ради наживы, а потому что любил его и ему без него было скучно. Он пригласил хороший чемпионат дяди Вани Лебедева и к нему подобрал одиннадцать артистических номеров. Программу он хотел составить таким образом: в первом отделении восемь номеров, во втором — три номера и в третьем — борьба. Мы приехали во Владикавказ под проливным дождем, и дождь лил, как из ведра, подряд целую неделю, так что нечего было и думать об открытии цирка.

19 мая 1911 года состоялось первое представление. Сбор был полный. Труппа маленькая, но зато большой чемпионат. В нем Вахтуров, Шемякин, Фриц Мюллер, Клементий Буль, два негра. Всего в чемпионате было человек тридцать пять борцов и арбитр дядя Ваня. На два первых отделения публика собиралась слабо, но к борьбе цирк наполнялся.

Первые представления прошли хорошо, потом опять начались сильные дожди, да и чемпионат был не на высоте. Не сумел его сорганизовать дядя Ваня. Наприглашал он одних знаменитостей. Никто из них не хотел ложиться, а это не давало возможности разжечь азарт и заинтересовать публику. Каждый из чемпионов желал взять первый приз и не. Уронить своего престижа, и потому получалась сплошная ерунда. Вахтуров выходил из себя, так как утром он с Лебедевым составлял программу борьбы, а вечером начинались споры и скандалы. Знаменитости не слушают, хотят вести борьбу по-своему. Мелких борцов всех уже уложили, а сильные никак не могут сговориться.

Чемпионат хорош только тогда, когда все правильно организовано, всем розданы определенные роли, и каждый знает свое место. В каждом чемпионате — свои герои, злодеи и комики. Все должно быть хорошо срепетировано, это та же труппа с хорошим или плохим ансамблем.

Нет ничего хуже, чем когда собрались одни чемпионы и начинается борьба в «бур»[44]. Публика заснет от скуки, так как борцы не показывают никаких приемов, либо стоят в стойке либо лежат в партере, пыхтят. В каждом чемпионате один из борцов был, как его называли, «буровик». Весь чемпионат его клал, но если приходил чужой борец и вызывал премьеров, то ему говорили: «Вы сперва нашего слабенького борца попробуйте». На самом же деле это был не слабый, а сильный борец, он мог бы положить любого из чемпионов. Конечно этот слабенький ломал чужого борца, и тот после такого неудачного начала смывался.

Знаменито составлял борцовую программу Лурих, он делал сборы почти повсюду. Основой чемпионата был он, брат его Аберг и Збышко-Цыганевич. У Луриха была хорошо подобранная труппа сыгранных борцов. Финал они разыгрывали между собой, не стеснялись ложиться на лопатки, лишь бы заинтересовать публику и добиться таким образом сборов.

Чемпионатов в те годы было много, но лучшими были: Лурих со Збышко, Крылов с Карлом Микулом, Мартынов с Милоном Аренским, Макдональд с Кохутой. Это были лучшие труппы борцов, и у них все было поставлено артистически. Чаще других мне пришлось наблюдать Крылова и Микула. Я очень любил смотреть, как они проводили борьбу. У них нередко арбитрствовал отец. И хотя все артисты заранее знали, чем окончится борьба, все же смотрели на нее с удовольствием, как на хорошую артистическую игру. Во время борьбы комиков-борцов можно было умереть со смеху. Лучшим борцом-комиком из тех, кого я видел, я считаю Михеля Майера. Он ходил по городу в своем национальном тирольском костюме. Работал он

В чемпионате Крылова.

В чемпионате Луриха был комик Муханура, тоже прекрасный комический артист.

Но мне больше нравился Михель Майер. Его борьба вызывала сплошной смех, причем всё что он проделывал на арене, он исполнял с таким серьезным лицом, так артистически, что мы всегда, поражались. Когда его противник-борец брал его подмышки, он изображал, что боится щекотки, и орал на весь цирк. Нужно было видеть, как он во время перерыва пил воду и захлебывался, а когда публика смеялась, он так строго смотрел на нее, что нельзя было удержаться от смеха. Уходя в перерыв в уборную, он нарочно мазал все тело валезином. Боровшийся с ним после перерыва борец возмущался этим, брал его на передний пояс и клал за ковром. Он же весь в опилках, прилипших к телу, хватал борца и клал его на лопатки. Цирк неистовствовал. Победы ему никогда не засчитывались. Его роль была чисто комическая. Это огорчало его иногда до слез. Нужно было видеть этого толстенького, низкого человека в слезах оттого, что ему не дают никого победить. Каждую борьбу он что-нибудь придумывал: или остановит музыку и вместо марша заставит играть ойру, или влезет на стол жюри, или сдерет с барьера ковер.

При правильной постановке дела финальная борьба давала несколько полных сборов. Надо было только уметь борьбу хорошо инсценировать. Особенно хорошо умели это делать Крылов и Микул. В Воронеже, в цирке Рудольфо Труцци, они делали бешеные сборы до глубокой осени. Сумели провести четыре реванша Крылов-Микул.

Карл Микул был «любимцем, публики», Крылов — «зверем», его любила галерка. Однажды они боролись сто десять минут вничью. Была объявлена вторая борьба без перерыва до результата. Перевес был (так это было задумано) на стороне Крылова, но под конец Микул положил Крылова за ковром. Крылов встал весь в опилках. Половина цирка кричала: «Правильно!», а вторая заявляла : «Неправильно!» А Крылов плачет и орет на весь цирк: «Православные, у кого крест на груди! Джентльмены! Вы же видите, что он меня за ковром положил».

В жюри — смущение. В публике — споры, крики. Крылов заявляет, что дает пятьсот рублей, если его положит Карл Микул.

Словом, каша заварена. Следующий сбор обеспечен. Во время третьей борьбы Микул все время жмет Крылова. Впечатление такое, что вот-вот он его положит. Наконец, перевес на стороне Крылова, и он несет его вверх ногами, вниз головой и так ударяет, что Микул падает без чувств, и его увозит карета скорой помощи. Последнее тоже было инсценировано.