Анатолий Сульянов - Берия. Арестовать в Кремле

Стало ясно, что вождь (слово «генсек» — Сталин был им с 1922 года — вышло из употребления, в списках секретариата отсутствовало слово «генеральный», все секретари, включая Сталина, назывались поименно) готовил новое, весьма существенное обновление руководящего ядра партии.

Не бездействовал и Лаврентий Павлович, видя, как начали вокруг него сжиматься мощные щупальцы спрута: он решил нанести удар, пользуясь той же подозрительностью Сталина, по его ближайшему окружению. Из сейфа верного, многолетнего помощника предсовмина и секретаря ЦК неожиданно «пропадает» секретный документ.

— Я уличил Поскребышева в утере секретного материала, — заявил с присущей ему подозрительностью Сталин. — Утечка секретной информации шла через Поскребышева. Он выдал секреты.

Поскребышева отстранили от должности и арестовали. Место Поскребышева, по рекомендации Маленкова, занимает секретарь Ленинградского горкома Владимир Малин, работавший в ЦК, затем — первым секретарем Могилевского обкома КП Белоруссии, членом бюро ЦК КП Белоруссии, депутатом Верховного Совета БССР. Этим перемещением значительно укреплялись позиции Маленкова — Берия.

Но этого казалось Берия мало. Следует очередной арест: начальник охраны вождя, кавалер орденов Ленина, четырех орденов Красного Знамени и даже фронтового ордена Кутузова I степени, грубый и заносчивый генерал-лейтенант Н. Власик, обвиненный в потере бдительности, оказался на Лубянке, а затем и в ссылке на десять лет. Внезапно умирает сравнительно молодой, никогда не болевший комендант Кремля генерал Косынкин — тоже из ближайшего окружения вождя… Можно себе представить состояние мнительного, «окруженного врагами» вождя, если убираются близкие к нему, к Сталину, люди, то много ли надо, чтобы подступиться и к вождю. Сталин боялся Берия, а тот, в свою очередь, боялся Сталина…

Боясь Берия, умело организовывавшего попойки на даче, вождь как-то заметил, что вокруг появилось много грузин.

— Товарищ Сталин, это верные вам люди, — поспешил оправдаться Берия.

— Как так? — возмутился вождь. — Грузины — верные люди, а русские — неверные.

— Нет, я не говорю этого, но здесь подобраны верные люди.

— Не нужны мне эти «верные люди»! — взорвался Сталин, хищно «вцепившись» взглядом в изрядно струхнувшего Берия. — Не нужны!

Через некоторое время грузины на даче вождя больше не появлялись…

Застолья на ближней даче продолжались, но изменился их характер: исчезла смелость в разговорах, заметно усиливалась скованность — словно все чего-то ждали. Так было и в последний день февраля. Сталин был в добром расположении, изредка шутил, приглашал присутствующих выпить еще «хванчкары». Вышел проводить гостей, часто улыбался, на прощание ткнул Хрущева в округлившийся живот…

Утром, как это было принято, никто не тревожил вождя — он спал обычно до 11–12 часов дня. Первой забеспокоилась обслуга: после электросигнала «Приготовить чай» не последовала очередная команда на светящемся табло: «Принести чай». Охрана посоветовалась с Валентиной Васильевной — старой девой, много лет проработавшей в обслуге Сталина. Та подошла к двери, прислушалась: спит человек и чуточку похрапывает. Решили подождать — накануне застолье затянулось, вождь лег поздно, такое бывало не раз.

Вскоре Валентина Васильевна заглянула в замочное отверстие и ужаснулась: вождь лежал на полу. Решили ломать запертую изнутри дверь. Рослые парни из охраны сравнительно легко взломали дверь, вошли и обомлели: так крепко Сталин никогда не спал — даже обмочился; осторожно перенесли на диван, не сводя глаз с лица вождя. После короткого совещания вечером решили позвонить Маленкову и Берия. Маленков уведомил Хрущева и Булганина. Через три четверти часа вся «четверка» была на даче; первым появился Берия, осмотрел спящего вождя и отдал распоряжения охране и обслуге, смысл которых сводился к одному: врачей не вызывать, ничего страшного не произошло, человек спит…

«Четверка» покинула дачу, надеясь на благополучный исход: отоспится вождь, и утром все пойдет своим чередом. Никто не забил тревоги! Боязнь лишний раз побеспокоить вождя не позволила каждому из «четверки» проявить элементарное внимание, чуткость к стареющему, грозному человеку. Маленкова, Хрущева и Булганина убедил Берия; Лаврентий часто оставался один на один с вождем после застолий, знал, что за чем следует, сказав им на прощание о крепком сне вождя: «Пусть спит». «Близкие», «ученики», «верные друзья» оставили Сталина одного с начавшимся уже кровоизлиянием в мозг и увеличивающимся параличом правой части тела.

Наступила ночь на второе марта. Все, кто был на даче, не спали, говорили шепотом, вздыхали. Приученные действовать лишь по команде, охрана и обслуга никому не сообщили о собственной, растущей с каждым часом тревоге. Валентина Васильевна не единожды ходила к Сталину, вздыхала, высказывала свои сомнения: «Не так он дышит. Не так».

Находящаяся в тревоге охрана ночью снова позвонила Маленкову; тот тут же сообщил о подозрениях охраны Хрущеву, предложил снова поехать на дачу, пригласив на этот раз Ворошилова, Кагановича и врачей.

Профессор Лукомский с излишней осторожностью стал нащупывать пульс у запястья, едва дотрагиваясь до руки Сталина.

— Вы — врач, так берите как надо! — рявкнул Берия, глядя на испугавшегося Лукомского, продолжавшего, однако, робко осматривать больного. На него вопрошающе смотрели все присутствующие, безмолвно переговариваясь друг с другом, ожидая оценки состояния вождя. Закончив осмотр, Лукомский дрогнувшим голосом едва слышно произнес:

— Рука и нога не действуют — парализованы. По-видимому, говорить не может. Состояние тяжелое. Нужно срочно вызвать бригаду реаниматоров с аппаратурой. И созвать консилиум специалистов. После чего начать активное лечение, — Лукомский говорил так, словно не он, крупнейший специалист медицины, а они, руководители, должны решать, что делать, как лечить, кого срочно вызывать.

На даче остались Ворошилов и Каганович. Берия, Маленков, Хрущев и Булганин, договорившись о дежурстве, уехали, отдав последние распоряжения. Больше других усердствовал Берия; он давал указания врачам, охране, прислуге… Лаврентий Павлович перед отъездом отвел в сторону Лукомского и спросил о дальнейшем течении болезни и состоянии вождя в будущем.

— Скорее всего, после обильного кровоизлияния вряд ли товарищ Сталин сможет вернуться к делам. Речь идет о жизни.

— Он не сможет руководить? — спросил Берия.

— Маловероятно. Чаще больные с таким диагнозом, — Лукомский умолк, отвел глаза в сторону, как только заметил боковым зрением ледяной взгляд Берия, — остаются малоподвижными. Не исключен и летальный исход.