Георгий Литвин - На развалинах третьего рейха, или маятник войны
Ложь о «превентивной войне»
Сталинская политика «умиротворения» в последние месяцы перед нападением немцев впоследствии и на Востоке, и на Западе подверглась разной критике, как и аналогичные усилия Невилла Чемберлена. Причем область внешнеполитических маневров британского премьер-министра не была так сужена, как у хозяина Кремля, критики которого до сих пор не решили, мог ли Сталин поступить иначе, какие альтернативы существовали в той ситуации, в которой он оказался с августа 1939 года не только в результате своих деяний, но и при содействии других сил. Как и все правители тогдашней Европы, Сталин следовал политике максимально желаемого, что было невозможно н недопустимо: все предостережения он пропускал мимо ушей. «Нас пугают немцами, а немцев Советским Союзом, нас натравливают друга на друга» — так, должно быть, говорил тогда Сталин. Действительно, главное верховное командование вермахта и геббельсовская пропаганда стремились, и небезуспешно, целым рядом обманных маневров создать видимость того, что основной удар в 1941 году будет нанесен не на востоке, а против Британских островов.
После того как стало известно о полете заместителя фюрера Рудольфа Гесса в В Англию, в Москве появились подозрения, что Германия идет на очередную сделку с Англией за счет Советского Союза. Был ли этот шаг 10 мая действительно «срывом» и акцией «сумасшедшего», даже и после серьезных немецких исследований до сего времени остается под вопросом. И хотя пока у ученых нет возможности дать точные ответы, но можно предполагать, что в истории с полетом Гесса речь шла о «последней попытке Гитлера, основанной на расовых, идеологических, внешнеполитических аксиомах и сходных с ними взглядах Англии», «завершить вынужденную» (по его мнению) войну против Великобритании, в которой он не видит смысла, для того чтобы «получить возможность и по политической конъюнктуре начать великую захватническую войну на востоке, которую он считает не только выгодной для себя, но и соответствующей «действительным» интересам Великобритании».
Еще до того как Сталин предпринял новую попытку «успокоить» Гитлера, была осуществлена концентрация войск в советских западных районах. Этот факт был зарегистрирован в ОКБ и затем использован в пропагандистских целях. 22 июня 1941 года Риббентроп заявил перед прессой, что «большевистская» Москва была «намерена ударить в спину национал-социалистской Германии, борющейся за свое существование».
О том, что Сталин не мог строить таких планов, был просто не в состоянии этого сделать, неопровержимо свидетельствуют факты, которые в настоящее время не вызывают сомнений у серьезных историков. Официальная же немецкая пропаганда до последнего дня беспрестанно вдалбливала эту мысль немцам и всему миру, а Гитлер не раз заявлял, что четко обозначился «весь ужасный размах опасности», против которой он очень своевременно принял меры. Тезис о «превентивной войне против большевистской угрозы» был не нов, и впоследствии он еще долго оказывал свое влияние.
Насколько мало мы знаем о достоверных и действительных мотивах и соображениях Сталина, настолько основательно они изучены в отношении Гитлера. Для него, как и для немецкого генерального штаба, понятия о непосредственной опасности со стороны Красной Армии не существовало, по очень обоснованной причине они рассматривали эту самую Красную Армию как противника, с которым удастся покончить без особых затруднений.
Существовало противоречие в аргументации, характерное для антикоминтерновской пропаганды 30-х годов: в соответствии с политическими нуждами «красный призрак» — Советский Союз — представлялся то режимом «преступников», то режимом полностью недееспособным, «населенным низшими расами, разложенными еврейством». Теперь же приукрашенная версия тезиса национал-социалистской «превентивной войны» означала, что Сталин если не в 1941 году, то раньше или позже нападет на Германию и изложенная Вертом версия речи Сталина 5 мая 1941 года могла послужить отправной точкой. Фюрер был в каком-то смысле не совсем не прав, хотя он самоубийственно недооценивал опасность, но в общем-то распознал ее «правильно». Подобные спекуляции, ставящие с ног на голову соотношение причин и следствий, под влиянием «холодной войны» открывают лазейки для того, чтобы перенести на советскую сторону соответствующую часть вины за, вероятно, самое ошибочное решение в новой немецкой истории.
С политической точки зрения это можно понять, но с исторической приводит к заблуждениям и самообману, и это совершенно не означает, что в то время в Кремле самообман не играл значительной роли. Наиболее часто вспоминаемый пример тому — знаменитое заявление ТАСС от 14 июня. Считается, что оно было сделано с подачи Сталина. В то время когда на востоке находилось 150 немецких дивизий в боевой готовности, что составляло три четверти всех немецких сухопутных войск, Молотов приглашает в Кремль немецкого посла, чтобы передать ему текст заявления ТАСС, направленного против слухов о предстоящей вскоре войне между СССР и Германией…
В действительности Берлин не предъявлял Москве требований территориального и экономического характера, но Сталин ожидал их и хотел, по-видимому, просигнализировать о готовности вести на эту тему переговоры.
После того как Гитлер, получив меморандум Сталина в ноябре 1940 года, хранил холодное молчание, заявление прозвучало как крик отчаяния: ну скажите наконец-то, что вы от нас хотите? Мы согласны вести переговоры! 14 июня, в тот же день, когда Шуленбург принял заявление ТАСС, телеграфировал его в Берлин, фюрер собрал еще раз командующих армиями и группами армий в рейхсканцелярии на последнее совещание перед наступлением для того, чтобы «доказать» им военно-политическую необходимость операции «Барбаросса». И на этот раз он повторил старые и привычные аргументы: Англия надеется на Россию, Россия в удобное для нее время будет нас «шантажировать», такая ситуация не должна никогда возникнуть. Еще и сегодня некоторые придерживаются мнения, что дальнейший характер действий Сталина, например, в отношении Японии, с которой он заключил, как и с Гитлером, пакт о ненападении, подтверждает опасения фюрера. Если Сталин, как сказано, не имел намерений нападать на Германию летом 1941 года, то позже он мог бы это сделать, если бы возникли для него соответствующие условия. В действительности имеются разнообразные признаки того, что Сталин все силы направил на то, чтобы иметь возможность противопоставить военному превосходству «Великой Германии» соответствующую военную мощь, и вполне вероятно, что в удобный момент он нашел бы этой мощи применение.
Теперь часто упускают из виду, особенно немецкие авторы, что использование понятия «шантаж» зависит от политической позиции. Если «шантаж» осуществляет своя сторона, то это деликатно называется «политическим давлением». В ситуации лета 1941 года Гитлеру меньше всего приходилось бояться «шантажа» как субъективно, так и объективно. В действительности гитлеровская Германия была достаточно сильной и могущественной, чтобы в течение длительного времени сдерживать возможные советские «попытки шантажа», но не они предопределили решение Гитлера о нападении на СССР. Как это вообще несправедливо — ставить в один ряд вместе с причинами и мотивами, приведшими к нападению на Советский Союз более поздние действия Сталина, которые и были-то вызваны этим нападением и стали возможными только «благодаря» ему.
Фюрер понимал — и для этого имел основания, — время работает против него и его концепции. Он верил, что нужно действовать по принципу «сейчас или никогда!», чтобы завоевать «жизненное пространство на востоке». Он это неоднократно повторял перед высшим командованием вермахта, называл свою цель сразу же после прихода к власти в феврале 1933 года, потом — в ноябре 1937 года, затем — перед нападением на Польшу.
А 14 июня 1941 года он снова высказывает свои намерения, но опирается на лживые аргументы относительно обороны и заблаговременности, ибо он знал из практики, что ничто так не убеждает, как утверждение: мы, мол, не имеем другого выхода!
И в наши дни многие верят в этот обман, подобно тому как поверил один из представителей военно-морского командования, которое пыталось в то время убедить Гитлера отказаться от операции «Барбаросса». Он писал о совещании 14 июня: «Эти аргументы были так убедительны и доказательны, что после доклада никто из присутствующих не сомневался в необходимости военного похода как превентивной войны». Так жертвой «коллективного самообмана» стали высшие военные чины, а скоро и весь немецкий народ. Но он появился не вдруг, ибо корни этого самообмана таились в немецком «постоянном заблуждении», а именно в переоценке собственных сил и недооценке сил противника.
Занавес опускается
