Егор Лигачев - Предостережение

Через несколько минут после ухода Чебрикова позвонил Медведев:

— Егор Кузьмич, вам известно о событиях в Тбилиси?

— Виктор Михайлович меня проинформировал.

— Так мы соберемся, Егор Кузьмич? Я почувствовал, что Медведев уже в курсе нашего с Чебриковым разговора, но все-таки спросил:

— Что, обязательно надо собраться?

— Надо, обязательно надо провести рабочее совещание, — сказал Медведев.

Вскоре все, кого оповестил Чебриков, собрались в зале заседаний Секретариата ЦК на пятом этаже. Когда я открывал рабочее совещание 7 апреля 1989 года в связи с событиями в Тбилиси, то мимолетно вспомнил о последнем заседании Политбюро (сентябрь 1988 года), которое мне довелось проводить. Скажу сразу: это воспоминание отнюдь не носило ни формального, ни личного характера. Какая-то незримая связь витала между тем заседанием Политбюро и рабочим совещанием в ЦК. В напряженной атмосфере того дня эта связь была трудноосязаемой, ее нелегко было четко сформулировать. Но она несомненно существовала.

Знак беды

В тот раз, в начале сентября 1988 года, Горбачева тоже не было: он отдыхал в Крыму. Но, уезжая в отпуск, Михаил Сергеевич официально оставил «на хозяйстве» меня, и я проводил заседания Политбюро. Дел, как всегда, хватало с избытком. И среди прочего мне на стол положили информацию Комитета государственной безопасности о дестабилизации обстановки в Литве. Она сразу привлекла к себе внимание и требовала получше разобраться в сути происходящего в этой прибалтийской республике.

А буквально через пару дней после той информации вернулся из Литвы член Политбюро Яковлев. Как это было принято, он позвонил мне, и я поинтересовался, какая обстановка в Литве. Яковлев ответил:

— Ничего особенного нет. Так, обычные перестроечные процессы.

Признаться, столь резкое расхождение между мнением члена Политбюро и информацией Комитета госбезопасности меня поразило. Я немедленно позвонил Чебрикову, работавшему тогда председателем КГБ, и попросил его не нагнетать обстановку.

— Вы утверждаете, что обстановка в Литве развивается в опасном направлении, а Яковлев, который только что оттуда, говорит, что ничего особенного там не происходит, никаких особых мер принимать не надо.

— Как ничего особенного? — изумился Чебриков. — Да я могу повторить где угодно то, что написано в нашей информации для ЦК партии. Обстановка тревожная, неспокойная, началась консолидация националистических сил.

Кому верить?.. Впрочем, было ясно, как следует поступать в случаях таких крутых расхождений во мнениях по важному вопросу: надо тщательно изучить суть дела. Правда, я был бы неискренним, если бы не сказал, что странное противоречие оценок насторожило меня больше, чем сама информация КГБ. Тут уж, извините, срабатывает не логика, а инстинкт политика.

Короче говоря, я тут же позвонил на юг Горбачеву:

— Михаил Сергеевич, прошу вашего согласия на включение в повестку дня очередного заседания Политбюро вопроса о поездке товарища Яковлева в Литву. По информации КГБ, там складывается неблагополучная обстановка.

Горбачев дал согласие, и вскоре состоялось то памятное заседание Политбюро.

С первым сообщением на нем выступил Яковлев. Он говорил:

— Ничего опасного в республике не происходит. В жизни и деятельности Компартии Литвы тоже. Да, есть сложности, вызванные тем, что центр излишне много диктовал в ущерб развитию республики. Союзные органы перегружают Литву промышленностью, отчего осложнилась экологическая обстановка. Идет приток русских, к сожалению, не самых лучших, миграция в республику нарастает. На этой почве есть трения, со стороны русскоязычного населения имеются факты неуважения к населению коренному. В этой связи предлагаю следующее. Первое: усилить работу местных органов с некоренным населением. Второе: прекратить миграцию. В целом обстановка в Литве непростая, но не критическая. Республике надо в процессе перестройки через это пройти.

У меня сохранились прихваченные скрепкой листки бумаги, на которых я черным фломастером делал пометки по ходу информации Яковлева, поэтому цитирую вовсе не на память, а по записям. Конечно, я никак не комментировал его выступление, ибо у меня не было оснований не доверять члену Политбюро. Но позднее, когда события в Литве приняли сперва угрожающий, а затем и катастрофический характер, когда именно они стали катализатором центробежных, разрушительных процессов, поставивших под вопрос само существование СССР, я много раз вспоминал то выступление Яковлева.

Меня могут спросить, почему же я в период бурных дискуссий по литовскому вопросу, когда на глазах разваливалась литовская компартия, когда на Съезде народных депутатов шли дебаты вокруг секретных протоколов к пакту Молотова — Риббентропа, — почему же я не предал гласности тот разговор на Политбюро? Ведь это могло бы повлиять на развитие событий. Нелегко ответить на этот вопрос. Но ведь нельзя забывать, что именно в то же время мне связывали руки «делом Гдляна» и «тбилисским делом».

Впрочем, вернусь к тому памятному заседанию Политбюро, когда после Яковлева я предоставил слово Чебрикову. Председатель КГБ говорил:

— Я оцениваю обстановку в Литве как острую. Налицо активизация националистических сил, которые проникли в ряды литовской компартии и ведут ее к расколу.

Это мнение Чебрикова тоже невозможно оставить без комментариев. Раскол в Компартии Литвы действительно произошел, причем достаточно быстро. Именно он повлек за собой все последующие события. Но ведь этот раскол предсказывали! Предсказывали четко и недвусмысленно. Причем в тот период, когда вполне можно было успокоить страсти, не допустить неблагоприятного хода дел.

На том заседании Политбюро, о котором веду речь, противостояли позиции Яковлева и Чебрикова. Хорошо помню, что всех членов Политбюро, участвовавших в заседании, удивило такое резкое расхождение в оценках литовской ситуации. И чтобы не накалять страсти, я внес предложение:

— Давайте поручим отделам ЦК внимательно изучить положение в республике, особенно в Компартии Литвы, и информировать постоянно ЦК о тенденциях развития. А информацию товарища Яковлева примем к сведению.

Так и решили.

Кажется, в тот же день я позвонил Михаилу Сергеевичу в Крым, проинформировал его о заседании Политбюро. Среди прочего сказал:

— Ничего нового нам Яковлев не сообщил. Информация его носила, я бы сказал, убаюкивающий характер. Она не прояснила обстановку в Компартии Литвы.

Горбачев никак не отреагировал на эту часть моего сообщения, и я перешел к другим вопросам.

После того случая литовская проблема ни разу не возникала на заседаниях Политбюро — до того времени, пока раскол в Компартии Литвы не стал реальной угрозой. Вот тогда-то прошли встречи членов Политбюро ЦК КПСС с руководителями КПЛ, серия бесед с Бразаускасом, состоялась поездка Горбачева в Литву. Все эти запоздалые меры, как известно, не дали результата. В итоге произошел развал компартии республики, к власти пришли Ландсбергис и его единомышленники, поставившие своей целью насильственно восстановить в Литве буржуазный строй, вырвать республику из состава Советского Союза. Затем последовало объявление КПЛ, оставшейся в составе КПСС, вне закона.