Владимир Зёрнов - Записки русского интеллигента

Громадным успехом пользовались лекции университетских профессоров и на учительских курсах, которые в начале лета устраивались земством для учителей сельских школ. Это была преинтересная аудитория. Всё для слушателей казалось чудесным. Некоторые из глуши впервые видели губернский город и с удивлением смотрели на единственный в то время в Саратове четырёхэтажный дом Пташкиных на Константиновской улице{415}, на которой и мы жили в одноэтажном особняке. После последней лекции толпа слушателей с цветами провожала меня до дому. А на другой день я ещё получил от группы слушательниц букет белых роз в вазочке{416}.

Последний раз земские курсы были организованы в 1914 году. Я читал лекции уже в аудитории нового Физического института, куда мы перешли в конце 1913 года. Аудитория опять была полна восторженными слушателями, но воспоминание об этих курсах у меня было испорчено следующим происшествием.

Я рассказывал о восприятии цветностей и излагал теорию трёхцветного зрения Юнга – Гельмгольца и показывал в проекции серию цветных фотографий, которые были сделаны мной на пластинках по способу Люмьера, основанному как раз на теории Юнга – Гельмгольца. Слушатели были в восторге, и это выразилось в том, что после лекции группа слушателей кинулась к лекционному столу, чтобы ещё раз посмотреть фотографии, и, вырывая друг у друга целую стопу пластинок, бухнула их на пол, и пластинки вдребезги разбились. Другая партия фотографий пропала у меня уже в Москве. Кто-то взял их и не вернул. Осталось только несколько штук.

Так как мои публичные лекции и выступления пользовались успехом и нравились моим товарищам, и в особенности В. И. Разумовскому, то я получил поручение от Совета произнести учёную речь на торжественном акте университета 6 декабря 1912 года. Я выбрал тему, модную в то время, – «Строение атома»{417}.

Планетарная модель атома Резерфорда тогда только ещё родилась; я составил неплохой доклад по свежим материалам, конечно, в чисто физико-материалистическом стиле, и закончил его такой фразой: «Может быть, нам удастся в близком будущем освободить от материальной – ньютонианской массы и положительный электрон (по-современному – ядро), и тогда мы скажем, что окружающий нас Мир соткан из одной тончайшей материи, имя которой – электричество»{418}.

Я и до сих пор склонен думать, что можно построить достаточно стройную теорию миротворчества на основе воззрения, что «электрическое поле является основной категорией материи». Я даже по настоянию одного философа, Николайцева, который руководил кружком по изучению диалектического материализма уже в Москве, изобразил это в виде статьи, которая, впрочем, навсегда осталась в рукописи{419}.

Разумовский очень заботился о том, чтобы все формальности, полагавшиеся в старые времена, были точно соблюдены. Заседание происходило в Актовом зале бывшей Фельдшерской школы. В первом ряду сидели губернские власти во главе с архиереем преосвященным Алексием, который заменил Гермогена.

Сначала читался «Отчёт», с ним, кажется, выступал И. А. Чуевский. Потом – моя речь. По указанию Разумовского, я должен был прежде всего подойти под благословение преосвященного, затем взойти на кафедру, начать свою речь следующим образом: «Ваше преосвященство, ваши превосходительства, милостивые государыни и милостивые государи!». И только после этого я мог приступить к изложению темы. Я всё в точности выполнил. Но, несмотря на моё столь «благонравное» поведение, преосвященный жестоко меня раскритиковал в черносотенной газете «Волга»{420} за моё материалистическое мировоззрение. Его статья до сих пор хранится в моих реликвиях. Кстати, она не раз уже и в Москве оказывала мне добрую службу, подтверждая мои материалистические взгляды в то время, когда современные руководители упрекали меня в пристрастии к идеализму{421}.

Озеро Эльтон

К весне 1912 года относится поездка на озеро Елтон (официально – Эльтон, но местные жители и саратовцы говорят – Елтон). Это своеобразное озеро окружено кольцом минеральных грязей, которые издавна среди кочевников заволжской полупустыни славились лечебными свойствами. Больные ревматизмом выкапывали в грязи углубление и лежали в этой грязевой ванне, получая облегчение от своих страданий.

Управление Рязано-Уральской железной дороги устроило для своих работников на берегу Елтона очень скромную грязелечебницу, а чтобы обосновать расходы на неё, просило представителей университета обследовать лечебные грязи и высказать свои заключения. Были приглашены почти все профессора университета – и хирурги, и гинекологи (Спасокукоцкий и Какушкин), и терапевты, из естественников – ботаник А. Я. Гордягин, химик Р. Ф. Холлман и я. Меня просили посмотреть, не радиоактивна ли эта грязь, что довольно часто наблюдается в лечебных грязях{422}.

У меня не было под руками аппарата (фонтактоскопа), необходимого для исследования радиоактивности. Времени оставалось уже мало, а мне не хотелось отказываться от предложения и ударить в грязь лицом. Я взял каталог Эрнеке и по телеграфу заказал фонтактоскоп в Германии. Не прошло и недели, как все нужные приборы стояли передо мной: прекрасный градуированный электрометр Эльстера и Гейтеля и сухой столбик Замбони, заряжавший электрометр до четырёхсот вольт, а также все принадлежности, необходимые для исследования радиоактивности минеральных вод. Мы сейчас же дополнили оборудование специальным приспособлением для исследования почв и грязей. Я освоил способ наблюдения и к нужному моменту был во всеоружии.

На пасхальной неделе мы экстренным поездом, составленным из двух спальных вагонов и вагона-ресторана, выехали рано утром из Покровска на Елтон и ещё засветло прибыли на место. С нами выехало несколько инженеров. Кормили и поили нас на убой. Инженеры-путейцы умели угощать! Ночевали мы в вагонах, поезд стоял на запасном пути.

С раннего утра все отправились осматривать озеро, его берега и учреждения грязелечебницы. Озеро это весьма своеобразное. Оно занимает несколько десятков квадратных километров, но летом воды или, лучше сказать, «рапы» – пересыщенного раствора соли, так мало, что большая часть дна открыта и ветер перегоняет рапу с места на место. Даже весной, когда мы здесь были, по озеру можно было ходить пешком – воды не больше, как по колено. Она так насыщена солью, что все предметы, попавшие в воду – палки, стружки, – тут же покрываются большими кристаллами соли, получается нечто вроде хрустальных щёток или друзов, а перелётные водные птицы, видя поверхность воды, садятся на неё для отдыха, но подняться уже не могут – их перья покрываются кристаллами соли. Местные кочевники ходили по озеру пешком и руками спокойно ловили этих птиц. Мы попросили, чтобы нам доставили несколько птиц для музея Саратовского общества естествоиспытателей, в котором я председательствовал. И какой-то степняк привёз на верблюде целый воз этой дичи. Мы взяли штуки три, не более, они малосъедобные – их мясо сильно пахло рыбой. Сами птицы были похожи на уток, но с острым клювом, вероятно, они ближе к чайкам.