Марш! Марш! Люди и лошади в наполеоновских войнах - Мурат Магометович Куриев
…Генерал Рапп при Бородино получил четыре (!) ранения, причем в течение часа. Три совсем легких, а четвертое и двадцать второе по счету, довольно серьезное, картечью в бедро. Раппу пришлось лечиться, и к императору он пришел лишь за пару дней до выхода из Москвы. Доложить, что готов к выполнению обязанностей. Наполеон обрадовался, и не зря.
Меньше чем через неделю после того, как Москва была оставлена, 25 октября, после битвы у Малоярославца, рано утром, Наполеон решил осмотреть место только что прошедшего сражения. Его сопровождали Бертье, Коленкур и Рапп.
«Едва мы успели оставить шалаши, где провели ночь, как появились тучи казаков. Они выезжали из леса, находившегося впереди нас на левой стороне. Так как они были построены довольно правильно, то мы приняли их за французскую кавалерию.
Герцог Виченский первый догадался.
– Государь! Это казаки.
– Не может быть, – отвечал Наполеон.
Они уже скакали на нас, оглашая воздух ужасными криками. Я схватил лошадь его за узду и быстро поворотил ее. “Да, это наши”. – “Это казаки, не медлите!”
– Точно они, – сказал Бертье.
– Тут нет ни малейшего сомнения, – прибавил Мутон.
Наполеон дал несколько повелений и отъехал. Я двинулся вперед с конвойным эскадроном; нас опрокинули; лошадь моя, получив удар пикою в шесть пальцев глубины, повалилась на меня; мы были затоптаны этими варварами.
К счастью, приметив артиллерийский парк в некотором расстоянии от нас, они бросились на него. Маршал Бессьер успел между тем прибыть с конногвардейскими гренадерами».
Коленкур подтверждает – Наполеон просто не хотел поверить в то, что посреди гвардейских бивуаков могли появиться казаки. Только расторопность Раппа и тот факт, что казаки не поняли, кто перед ними, и предпочли захватить пушки, спасли императора от плена. Не обошлось и без трагической случайности. Адъютант Бертье Лекуте де Кантлё в рукопашной схватке с казаком убил его и почему-то решил вооружиться пикой. Шляпу он в бою потерял, носил меховой полушубок, гвардейский конный гренадер не разобрался и пронзил его саблей. К счастью, адъютант выжил.
Уже в начале ноября Наполеон чуть не попал в плен к партизанам из отряда Сеславина, снова легкомысленно предположив, что серьезная опасность ему не грозит. Солдаты Великой армии к тому времени уже ничего не «предполагали». Любое оставление основных сил в поисках еды или фуража для лошадей могло обернуться смертью или пленом. Каким же страшным оказалось «возвращение»…
«Вид нашей армии на первый взгляд казался самым смешным объектом, который можно вообразить. Здесь были перемешаны все костюмы различных наций и разных рас. Наши воины были облечены как в некогда элегантные женские одежды, так и в одежды русских вельмож, священников, евреев и крестьян. Некоторые укрывались также постельными одеялами и находили не менее странное применение другим предметам домашней обстановки. Лица были неузнаваемы и настолько покрыты грязью, что казались уродливыми масками. Все звуки, которые были слышны, произносились изменившимися голосами. Все эти комичные одеяния можно было бы сравнить с костюмированным балом, если бы не отталкивающий вид отвратительных лохмотьев…»
Лейтенант Гардье из пехотной дивизии генерала Комапана находил в этом даже нечто забавное. Генерал де Водонкур видел только ужасное. Фредерик Гийом де Водонкур – автор едва ли не первых воспоминаний о войне 1812 года. Его книга вышла в 1815 году. Де Водонкур прежде всего штабной офицер, потому его произведение кажется суховатым по сравнению, например, с мемуарами Сегюра. В основном он говорит о перемещениях войск, анализирует те или иные маневры. Крайне редко в генерале видишь не только штабного, но и участника событий, который тяжело переживал трагедию.
«6 ноября армия пришла в Дорогобуж, уже начались большие холода, и потери начали нарастать все больше и больше. Падал густой снег, сопровождавшийся порывистым ветром; горизонт был затянут густым туманом, который усиливал катастрофическое действие стихии. В ужасающем числе возрастало количество отставших, которые брели наугад, побросав ружья, не в силах удерживать их заледеневшими руками. Отталкиваемые своими товарищами от тех редких костров, которые с таким трудом удавалось разжечь, они или умирали, засыпанные снегом, или погибали в пламени горевших домов, где надеялись найти для себя убежище. Участь тех, кто сохранял оружие, была не менее ужасна. Вынужденные в течение дня отражать тучи казаков… они не имели отдыха даже ночью, поелику надо было заготавливать сучья для костра, а потом поддерживать еле тлеющий огонь или непрестанно двигаться во избежание ледяного паралича. Зрелище возле каждого сгоревшего дома походило на усеянное трупами боле боя: или обгорелыми в пламени, из которого у сих несчастных не было сил выбраться, или закостеневшими на морозе после минутного жара у огня. На следующий день другие солдаты, полуголые и оцепеневшие от холода, искали себе минутного отдохновения среди трупов своих товарищей. Но вскоре их ожидала та же судьба».
Это еще не конец пути, однако Великая армия выглядит уже именно так. И Водонкур считает, что главные причины столь бедственного положения – голод и холод. Разбираться с ними придется отдельно.
Голод. С него нужно начинать не только потому, что еда – одна из основных человеческих потребностей. Но и потому, что главными жертвами голода станут лошади.
«В полночь один из часовых сообщил мне, что в нашу сторону движется всадник. Я взял двоих солдат и побежал посмотреть, кто это. Подойдя ближе, я действительно различил всадника; впереди шел пехотинец, которого всадник, похоже, гнал перед собой. Подъехав к нам, стало ясно: это был драгун Гвардии, который, чтобы добыть продовольствия себе и своей лошади, забрался ночью в русский лагерь, а чтобы не привлекать ничьего внимания, надел каску убитого им в тот же день русского кирасира. Таким образом он объехал часть неприятельского лагеря, стащил связку соломы, немного муки, ранил одного часового на передовом посту и сбил с ног другого, которого и взял в плен. Этот удалой драгун – Миле из Конде, остался с нами до утра. Миле признался мне, что рисковал жизнью не для себя, а ради своей лошади – для Каде, как он называл ее. Во что бы то ни стало он хотел достать ей корм, говоря, что если он спасет свою лошадь, то и лошадь в свою очередь спасет его. Уже во второй раз после Смоленска он пробирался в лагерь русских. В первый раз он увел с собой коня в уздечке… В течение этой
