Олег Смыслов - Котовский. Робин Гуд революции

— Мы пришли к вам издалека, — засопел седоусый, торопливо доставая из-за пазухи полотняной сорочки вчетверо сложенную бумагу. — Сход нашего села поручил просить у вас продать нам с торгов по сходной цене хотя бы десяток забракованных лошаденок, если можно. Сейчас самая пора косить да копнить сено, — протянул Котовскому «прошение», — а нашим шпакам [Шпак — скворец (укр.). Отсюда местное название коня по цвету оперения птицы] не под силу от зари до зари таскать жнейки по луговинам. Иной раз…

Седоусого хлебороба перебил его напарник — взлохмаченный бородач с сучковатой палкой в жилистых руках:

— Наши шпаки работают только по холодку, а припечет солнце — и стоп машина. Слабосильны наши мышастые коняшки, беда с ними в страдную пору. — И бородач сокрушенно покрутил головой.

— А кто вас надоумил обратиться к нам за помощью? — спросил Котовский седоусого.

— Земля слухом полнится, — расплылся в улыбке хлебороб. — В одном из сел нашей волости еще в марте мужики пригнали небольшой табунок из Тульчина [Тульчин на Винничине — место расположения частей 9-й Крымской кавдивизии корпуса Котовского].

Добрые кони достались тем мужикам, что в пахоте, что в извозе.

Прочитав «прошение» хлеборобов из дальнего села Винничины, Котовский и Ястребов понимающе переглянулись.

— Добро, — сказал Котовский. — Торги будут завтра. Приходите с утра к командиру наших артиллеристов, и он поможет вам. — Котовский достал из кармана гимнастерки блокнот, черкнул несколько слов, вырвал листок и передал седоусому. — Там, у батарейцев, и переночуете и подкрепитесь.

И, пожав руки «ходокам», Котовский, откозыряв Ястребову, Гукову и Кушакову, зашагал по теневой стороне улицы к своему дому.

Два извечных хлебороба, два ветерана Русско-японской войны и первого мирового побоища, словно завороженные, долго глядели вслед комкору и диву давались, что их сложная и маловероятная миссия закончилась вдруг легко и просто.

— Большой души человек, — сказал седоусый, когда комкор завернул за угол дальнего дома.

— На то он и Котовский, — заключил бородач. — Недаром про него добрые песни сложены.

Переступив порог калитки, Котовский остановился.

У крыльца дома, на длинной скамейке, сидел в парадной форме взводный Василаки — давний соратник Котовского. Завидев комкора, Василаки порывисто встал, шагнул ему навстречу, и они дружески обнялись.

— Здравствуй, кунак, здравствуй, приетен, давненько мы с тобой не виделись, — молвил Котовский, отпуская из объятий земляка-бессарабца. — Зачем пожаловал, рассказывай?

— Приехал к вам с разрешения командира полка, а зачем — сами понимаете, Григорий Иванович, — смущенно ответил Василаки, теребя в пальцах кожаный темляк на эфесе сабли.

Котовский сел на скамью, жестом руки пригласил сесть Василаки.

— Как здоровье, настроение? — вопрошал Котовский, разглядывая Василаки. — Что там у вас, в Бердичеве, какие новости?

Василаки опустил голову, глубоко вздохнул:

— Болит душа у бессарабцев, Григорий Иванович. Соберутся наши молдаване и хотинцы после вечерней поверки на бережку бердичевской Гнилопятки, поговорят, повздыхают, глядя на другой берег, словно за Днестр, померещутся каждому свои близкие и родные, и опять все разойдутся по казармам. — Поразмыслив, поглядел на Котовского вопрошающе. — А что слышно, Григорий Иванович, насчет разрешения организовать нашу коммуну в Ободовке? Засохло это дело, что ли?

Котовский по-отечески положил свою широкую ладонь на плечо Василаки.

— А ты легок на помине, приетен, приехал в самую пору. Решение правительства о передаче нам имения в Ободовке будет на днях подписано. Спасибо товарищу Фрунзе. Это его заботами продвинут вопрос о создании на угодьях графа Сабанского нашей бессарабской коммуны.

Морщинки на лице Василаки разгладились, глаза оживились.

— Спасибо товарищу Фрунзе. Значит, болеет человек душой за судьбу бессарабцев.

— Все болеют, друг мой, — задумчиво сказал Котовский. — И партия, и правительство, и все честные люди нашей страны болеют за судьбу красных бойцов, утративших родину. А вопрос о коммуне решен окончательно, теперь дело за нами.

И Котовский обстоятельно рассказал Василаки о том, как будет проведена демобилизация бессарабцев и организован их отъезд в Ободовку.

— Дадим вам по долгосрочному кредиту, — продолжал Котовский, загибая пальцы, — и деньги, и тягло, выделим повозки и упряжь, обеспечим на дорогу фуражом, продуктами, словом, в обиду не дадим, поможем всем, что будет в наших силах, только бы дать вам возможность на первых порах надежно осесть на земле и по-настоящему взяться за новое, большое и важное дело…

Василаки слушал, удовлетворенно покачивая головой, и внимательно разглядывал такие знакомые и дорогие ему черты мужественного лица прославленного земляка и военачальника, на которого всю Гражданскую войну котовцы-бессарабцы уповали как на человека, кто мог и страстно желал освободить их родину от засилья оголтелой военщины и жадных, мстительных бояр королевской Румынии.

— Неужто навсегда зажился на нашей земле румынский боярин? — сказал Василаки глухим голосом и, подняв потемневшие глаза на небо, глубоко вздохнул. — Неужто не изгоним всю эту нечисть с земли нашей дорогой Бессарабии?

Котовский тоже вздохнул, задумался, потом снова положил руку на плечо Василаки и убежденно промолвил:

— Черная неправда так же, как и подколодная гадина, живет недолго. Пройдет немного времени, и наша правда восторжествует. В ближайшие годы наш народ, наша Красная армия наберут силы, встанут грозной стеной на берегах Днестра, и королевская Румыния образумится и уберется с нашей земли…

Котовский поглядел на наручные часы, решительно поднялся со скамьи и пригласил Василаки в дом, где Ольга Петровна, жена Котовского, накрывала стол белоснежной хрустящей скатертью, постукивала тарелками и столовыми приборами.

— Пойдем, земляк, отдадим дань гостеприимству Ольги Петровны. А о бессарабских делах, о делах нашей будущей коммуны обстоятельно поговорим вечером.

Василаки поблагодарил за приглашение и вслед за Котов-ским благоговейно переступил порог дома радушного хозяина.

После обеда Котовский, как правило, воздерживался от отдыха. На этот раз он совершил с Василаки прогулку по аллеям и площадкам знаменитого в Умани парка «Софиевка», заложенного еще в конце XVIII века художниками и садовниками надменного польского магната Потоцкого, без ума влюбленного в свою жену, красавицу Софию. Словно заправский гид, Котовский водил Василаки по парку, показывая ему все его достопримечательности. Вместе они побывали в искусственных и таинственных гротах, походили возле удивительных фонтанов, несколько раз обошли вокруг художественно оформленных, расточающих благоухание цветочных клумб, наконец посидели на сверкающей белизной садовой скамейке, поговорили еще о том о сем, а когда Василаки докурил папиросу, то встали и покинули парк.