Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

В то время я еще об этом не знал, но приказ судьи уже не успел предотвратить попадание монолога от лица убийцы в передовицы всего мира. Вечером предыдущего дня адвокат Ричард Кабаллеро, действуя на основании соглашения со Сьюзен Аткинс, договорился о продаже прав на публикацию ее истории.

Звонок из ДПЛА. Чарльз Кёниг, служащий станции техобслуживания “Стандард” на бульваре Энсенада, 12881, занимался уборкой в женском туалете, когда заметил, что один из бачков непрерывно течет. Подняв крышку бачка, он обнаружил на верхушке сливного механизма женский кошелек — влажный, но все же находящийся над поверхностью воды. Кёниг просмотрел водительские права и кредитные карточки, увидел имя “Розмари Лабианка” — и немедленно позвонил в ДПЛА.

ОНЭ уже занимался проверкой кошелька на отпечатки пальцев, но специалисты сомневались, что им удастся обнаружить хоть что-нибудь — из-за материала и влаги.

Мне было достаточно и простой находки кошелька, поскольку она предложила еще одно независимое звено, еще одно вещественное доказательство в поддержку истории, рассказанной Сьюзен Аткинс. Очевидно, кошелек так и лежал в бачке, никем не замеченный, с тех самых пор, как Линда Касабьян сунула его туда в ночь убийства четы Лабианка, ровно четыре месяца тому назад.

Ровно в 11 часов утра 11 декабря затянутый в оленью кожу Чарльз Мэнсон предстал перед судьей Уильямом Кини. Зал суда был настолько забит зеваками и репортерами, что еще одного человека сюда ну никак нельзя было бы впихнуть, даже при помощи обувного рожка. Поскольку у Мэнсона недоставало денег для того, чтобы нанять адвоката, Кини назначил Пола Фитцджеральда из Офиса общественного защитника представлять его в суде. Я уже выступал против Пола на нескольких процессах и знал, что в своей конторе он завоевал хорошую репутацию. Мэнсону было предъявлено обвинение и предоставлено время до 22 декабря для внесения ответа на обвинительный акт — им самим или его защитой.

В Индепенденсе Сандра Гуд рассказала мне, что как-то раз, в пустыне, Чарли поднял с земли мертвую птицу, подышал на нее — и та улетела прочь. “Ну конечно, Сэнди, конечно”, — был мой ответ. С тех пор я выслушал немало историй о предположительных “умениях” Мэнсона; например, Сьюзен Аткинс считала, что он способен видеть и слышать все, что она говорит или делает.

Где-то на середине процедуры предъявления обвинения я взглянул на свои наручные часы. Они стояли. Странно, прежде с ними такого не случалось. Затем я заметил устремленный на меня пристальный взгляд Мэнсона и блуждающую на его губах слабую улыбку.

Это, сказал я себе, простое совпадение.

Сразу вслед за предъявлением обвинения Пол Фитцджеральд сказал Рону Эйнстоссу, опытному журналисту, ведущему колонку криминальных новостей в “Лос-Анджелес таймс”: “Дела против Мэнсона и остальных подсудимых не существует. У обвинения нет на руках козырей — кроме двух отпечатков пальцев да еще Винса Буглиози”.

Фитцджеральд был абсолютно прав: наши улики были смехотворны, но я вовсе не собирался с этим мириться. Почти три недели тому назад я выдал следователям по делу "Тейт" — Калкинсу и Макганну — первый набросок списка их дальнейших действий, среди которых значилась и беседа с Терри Мельчером; кроме того, они должны были проверить отпечатки пальцев всех известных нам членов “Семьи” на соответствие неустановленным отпечаткам, найденным на месте преступления; показать фотографии членов “Семьи” друзьям и родственникам жертв; выяснить, не принадлежала ли найденная на Сиэло-драйв пара очков кому-либо из "Семьи".

Я пригласил к себе Калкинса с Макганном и попросил представить рапорт о проделанной работе. Оказалось, что выполнена лишь одна-единственная задача из перечисленных: полиция побеседовала с Мельчером. И сделали это следователи по “делу Лабианка”.

До 11 декабря ДПЛА еще даже не начинал поиски оружия и одежды подозреваемых в убийстве Тейт, хотя показания Сьюзен Аткинс дали полицейским неплохие шансы, описав хоть и порядочный, но все же ограниченный участок шоссе, где улики были выкинуты из автомобиля. Наш офис отдал все необходимые распоряжения для того, чтобы Сьюзен была доставлена сюда в воскресенье и попробовала бы показать те места, где Линда Касабьян выбросила те или иные вещи.

Фитцджеральд не был единственным, кто заранее считал наше дело проигранным. Общее мнение сотрудников Офиса окружного прокурора и всего юридического сообщества Лос-Анджелеса (дошедшее до меня из множества разных источников, обычно с ремаркой вроде: “Жаль, что тебе пришлось ввязаться в такую безнадегу”) сходилось на том, что наше дело против Мэнсона и других обвиняемых будет прекращено после внесения “ходатайства 1118”.

Статья 1118, часть 1 УК Калифорнии гласит: если в конце изложения аргументов Народа суд сочтет, что обвинение не сумело представить достаточно доказательств для вынесения приговора по существу дела, судья обладает правом оправдать обвиняемых. От них даже не требуется представить ответы по пунктам обвинения.

Некоторые считали, что не дойдет даже до этого. “Ньюсуик” цитировал неуказанного заместителя окружного прокурора округа Лос-Анджелес, назвавшего наши доказательства настолько жалкими, что суд, скорее всего, не состоится вообще.

Подобные разговоры, равно как и всенародная слава, которую непременно должен был снискать всякий адвокат, занимающийся этим делом, я подозреваю, и стали причиной нашествия посетителей к Мэнсону в окружную тюрьму Лос-Анджелеса. Как выразился один из помощников шерифа, “там словно кулуары съезда адвокатов” (между 11 декабря 1969 года и 21 января 1970 года у Мэнсона было 237 отдельных встреч, причем в 139 случаях он встречался с адвокатом или адвокатами). Среди первых юристов, явившихся к нему, были Айра Рейнер, Дэйи Шинь и Рональд Хьюз, ни одного из которых я еще не знал в то время, но со всеми тремя мне предстояло достаточно тесно познакомиться еще до окончания процесса.

Слухи размножаются не хуже бактерий. Поговаривали, что, перед тем как судья “вставил делу кляп”, Кабаллеро продал рассказ Аткинс одному из европейских пресс-синдикатов с тем условием, что история не появится в печати на территории Соединенных Штатов, пока не будет обнародована стенограмма заседаний большого жюри. Даже если и так, я сильно сомневался, что подобный запрет остановит американских газетчиков. Утечка информации была неизбежна.

14 декабря 1969 года

Мне даже не пришлось искать киоск, в котором продавались бы зарубежные газеты. В то воскресенье мне стоило лишь проснуться, подойти к входной двери, наклониться и подобрать с пола Лос-Анджелес таймс”.