Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

— Я уже все обдумал — и достаточно. Объявите себя снова дуче. И так же, как и я, станете главою государства и правительства. Это следует оформить в течение одной недели.

Фюрер безжалостно поставил свои условия и по целому ряду других вопросов. Большинству «предателей из состава большого совета» удалось бежать из Италии. Дино Гранди вместе с семьей обосновался в Лиссабоне по фальшивому паспорту, выданному ему королем. Аль-берто де Стефани, старый друг Чан Кайши, скрывался в китайском посольстве в Ватикане. Умберто Альбини тоже нашел прибежище в Ватикане. Джузеппе Боттаи исчез — позже он оказался под вымышленным именем в составе французского Иностранного легиона. Поэтому одной из первых задач нового правительства будет наложить лапу на всех оставшихся, прежде всего — на графа Джалеаццо Чиано, «четырежды предателя».

— Если бы я был на вашем месте, меня, скорее всего, ничто бы не остановило расправиться с ним собственными руками, — говорил Гитлер своему младшему партнеру. — Ноя возвращу его вам, поскольку смертный приговор графу желательно вынести в Италии.

Муссолини попытался возражать. В мюнхенском правительственном доме для гостей он встретился с зятем по настоятельной просьбе Эдды. Разговор у них был таким бесцветным, что даже Скорцени, присутствовавший при этом, был поражен.

— Я не желаю его видеть, — возмущенно крикнула Рашель. — Я плюну ему в лицо, если он окажется рядом со мной, — и выбежала из комнаты.

Муссолини же остался и выслушал в ледяном молчании многословное объяснение Джалеаццо, что тот действовал лишь как патриот. Требование Гитлера лишить Чиано жизни, как он сам потом рассказывал Йозефу Геббельсу, вызвало у Муссолини шоковую реакцию.

— Ведь он муж моей дочери, которую я обожаю, отец моих внуков.

Гитлер же непримиримо настаивал на своем:

— Чиано заслуживает наказания не только за предательство своей страны, но и своей семьи. — С оттенком сожаления затем добавил: — Дуче, вы слишком добры и никогда не сможете стать настоящим диктатором.

Поскольку ситуация вышла из-под его контроля, Муссолини по своему обыкновению постарался уйти от действительности, заявив фюреру, что у него уже давно нет никаких личных амбиций. Фашизм переживает предсмертную агонию. Он не может взять на себя ответственность за развязывание гражданской войны. Во время беседы у него сложилось впечатление, что Гитлер его даже не слушал.

— Должен внести ясность, — сказал, наконец, фюрер. — Если западные союзники сумеют воспользоваться этим, предательство Италии может привести Германию к краху. Считаю необходимым преподнести урок неотвратимого наказания, чтобы припугнуть других наших союзников.

На такой ноте Гитлер прервал разговор. У Муссолини появилось тяжелое предчувствие того, что должно произойти. Витторио, разделивший поздний ужин с отцом, вспоминал потом, что дуче подавленно опустился в глубокое кресло и неожиданно произнес:

— Они, вероятно, думают, что мы будем стоять у окна, спокойно наблюдая, как поджигается дом.

В 11 часов утра 15 сентября Муссолини направился в чайный домик фюрера. Там, говоря отрывисто и возбужденно, Гитлер изложил ему, какое будущее ожидает Северную Италию, если он не согласится с его предложением. Напомнив о репрессалиях по отношению к Лондону, о которых он говорил за ужином в Фелтре, имея в виду свои военно-воздушные силы — «руки дьявола», фюрер медленно сжал правую руку в кулак, а затем быстро растопырил пальцы, символизируя неотвратимость террора.

— От вас зависит, — обратился он к Муссолини, — будет ли это оружие… использовано против Лондона или же его придется вначале применить против Милана, Генуи или Турина.

Гитлер не оставил дуче, фактически, никакого выбора.

— Северную Италию ожидает судьба Польши, если вы не поддержите наш союз, — пригрозил фюрер. — Да и Чиано в этом случае не будет передан вам, а повешен здесь, в Германии.

Может быть, Гитлер блефовал? Этого Муссолини не знал. Он был слишком уставшим и разочарованным, чтобы четко оценить ситуацию. Не знал он и того, что в случае провала плана Штудента по его освобождению у немцев были два кандидата из числа руководства Итальянской фашистской партии на пост гауляйтера Северной Италии — бывший министр сельского хозяйства Джузеппе Тассинаре и Роберто Фариначчи. Правда, после получасовой беседы с Тассинаре Гитлер назвал его «типичным профессором и теоретиком», а когда Фариначчи стал резко высказываться против своего бывшего шефа, фюрер вскочил и заорал:

— Я запрещаю вам говорить подобное о Муссолини! После сорокатрехдневного пребывания в качестве пленника Бадолио Муссолини пришлось свыкаться с непростой ролью марионеточного правителя, которую открыто предлагал ему Гитлер. Незадолго до полудня 15 сентября он заявил тому:

— Я возьму в свои руки управление делами Италии в той части страны, которая еще не подверглась вторжению союзников.

Йозеф Геббельс отмечал в те дни, что Гитлер стал постепенно списывать дуче как политического лидера. Далеко за полночь фюрер с Геббельсом обсуждали в комнате для работы с картами сферы возможного использования Муссолини. Гитлер был как-то странно опечаленным: как бы это он мог милитаризировать Германию или аннексировать Австрию без дуче? Теперь же настало время, когда пути их должны были разойтись.

— У дуче, — заявил Гитлер Геббельсу, — нет большого политического будущего.

Менторе Руффилли перелистал свой настольный календарь. Перед ним прошел калейдоскоп дней с 25 июля по 23 сентября — восемь недель и пять дней, когда его не было в Рокка-делле-Каминате. После возвращения дуче приехал назад и он. Подняв бокал шампанского, Муссолини спросил его:

— Ну так как, молодой человек, идут дела? Заметив сквозь полуоткрытое окно отблеск окуляров

бинокля, он помрачнел. На террасе эсэсовская охрана в черной форме следила за небом, опасаясь возможного налета союзной авиации.

— Как высоко было ранее и как низко теперь, — пробормотал он, вспомнив события пятидневной давности.

Находясь вместе с семьей в замке Хиршберг, неподалеку от Вайльхайма в Южной Баварии, он воспользовался имевшимся там телефоном фюрера категории «А» для восстановления прежних контактов. Марчезе Паулуччи ди Калболи из Мадрида, рекомендовавший ему когда-то кушать молодых устриц и не забывать про супы, сказал на этот раз:

— Не могу считать себя свободным от клятвы, данной мною короне.

Ренато Бова-Скоппа из Бухареста удивился:

— Муссолини? Это невозможно, ведь он находится в заключении. Я что-то плохо слышу.