Революция и семья Романовых - Иоффе Генрих Зиновьевич
По прибытии в Екатеринбург 30 апреля в «дом особого назначения» вместе с Романовыми были допущены только Е. Боткин (сын знаменитого медика и ученого) и А. Демидова. Остальные были арестованы и заключены в тюрьму и позднее (кроме Чемодурова) расстреляны.
Получив сообщение о том, что часть семьи Николая II находится под арестом в екатеринбургском «доме особого назначения», Свердлов особой телеграммой распорядился «содержать Николая самым строгим образом». 4 мая на эту телеграмму председатель исполкома Уралоблсовета А. Белобородов ответил, что принимает приказ к исполнению, и добавил, что у арестованного В. Долгорукова были обнаружены материалы, якобы свидетельствующие о существовании «плана бегства» царской семьи. Ничего подобного в действительности не существовало. Сохранились письмо В. Долгорукова в Петроград бывшему обер-гофмаршалу П. Бенкендорфу и заявления на имя А. Белобородова, свидетельствующие о том, что последний дезинформировал Москву. Вот текст письма Бенкендорфу от 30 апреля 1918 года:
«Дорогой мой Павел! Сегодня я приехал в Екатеринбург после ужасной утомительной дороги, в тарантасе. 270 верст ехали 2 дня, и я очень разбит. Нас очень торопили, не знаю – почему. Но это еще ничего. Приехав сюда, меня без всякого допроса и обвинения арестовали и посадили в тюрьму. Сижу и не знаю, за что арестован. Я написал заявление в областной совет, прося меня освободить и разрешить выехать к больной матери в Петроград. Всею душой надеюсь скоро вас повидать и обнять. Бедную маму не пугай моим арестом, она стара, и надо ее беречь. Скажи ей только, что, Бог даст, я скоро ее увижу».
В заявлении на имя Белобородова Долгоруков писал: «Сего числа, прибыв в Екатеринбург, меня арестовали и посадили в тюрьму № 2. Ввиду того, что мне не предъявлено никакого обвинения, я прошу меня освободить и дать возможность поехать к больной матери в Петроград».
4 мая Белобородов ответил Долгорукову, что он арестован «на основании общественной безопасности». В повторном заявлении арестованный указал, что он этого не понимает, так как «всегда был далек от политики». Поняв, что в Петроград его, конечно, не отпустят, Долгоруков просил перевести его в «дом особого назначения»: «Во имя человеколюбия не откажите это исполнить. С совершенным почтением, гражданин Долгоруков». «Исполнено» не было. В тюрьме Долгоруков был расстрелян.
23 мая 1918 года матрос П. Хохряков доставил в Екатеринбург остальных членов семьи Николая II и некоторых из числа окружения и прислуги. В «дом особого назначения» допустили повара И. Харитонова, «дядьку» Алексея – матроса К. Нагорного и племянника И. Седнева – поваренка Леню Седнева. На другой день Чемодурова заменили на прибывшего 23 мая лакея Николая II А. Труппа, а Нагорного и И. Седнева забрали в конце мая, после чего назад они уже не вернулись (были расстреляны). Остальных прибывших либо отправили в тюрьму, где они позднее тоже были расстреляны, либо некоторым разрешили поселиться в городе.
Среди них находились воспитатели Алексея – швейцарец П. Жильяр и англичанин С. Гиббс. Со всех допущенных в «дом особого назначения» взяли расписки. Сохранились расписки Нагорного и Труппа. Вот расписка Нагорного: «Я, нижеподписавшийся, гражданин Нагорный Климентий Григорьев, Киевской губернии, Свирского уезда, Антоновской волости, село Пустоваровка, даю настоящую расписку, что, желая продолжать служить при бывшем царе Николае Романове, обещаюсь подчиняться и выполнять распоряжения Уральского областного совета, исходящие от коменданта дома особого назначения, и считать себя на равном состоянии, как и остальная семья Романовых. 24 мая». Точно такую же расписку написал А. Трупп. «Равное состояние» с семьей Романовых оба выдержали до конца…
14-летний Алексей Романов прибыл в Екатеринбург совершенно больным. Уже находившийся в «доме особого назначения» доктор Боткин обратился в исполком Уралоблсовета с прошением:
«В областной исполнительный комитет. Господину Председателю. Как врач, уже в течение 10 лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, – находящийся в настоящее время в ведении областного исполнительного комитета, – вообще, а в частности, Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, господин Председатель, со следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич, лечение которого ведет доктор Владимир Николаевич Деревенько (он прибыл в Екатеринбург из Тобольска 23 мая и проживал в городе. – Г.И.), подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчика его возраста, сопровождающимися выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя из-за него, – не в силах долго выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий при нем Клим Григорьевич Нагорный, после нескольких бессонных ночей, сбивается с ног и не в состоянии был бы выдержать вовсе, если бы на смену и помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича г-н С. Гиббс и, в особенности, воспитатель его г-н П. Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и переменой впечатлений отвлекают в течение дня больного от его страданий, облегчая ему их и давая тем временем родным его и Нагорному возможность поспать и собраться с силами, для смены их в свою очередь. Г-н П. Жильяр, к которому Алексей Николаевич за 7 лет, что он находится при нем неотлучно, особенно привык и привязался, проводит около него все время болезни, иногда и целые ночи, отпуская измученного Нагорного выспаться. Оба преподавателя, особенно, повторяю, г-н Жильяр, являются незаменимыми, и я, как врач, должен признать, что они зачастую приносят больному больше пользы, чем медицинские средства, запас которых для таких случаев, к сожалению, крайне ограничен.
Ввиду всего изложенного, я решаюсь в дополнение к просьбе родителей больного беспокоить областной исполнительный комитет усерднейшим ходатайством допустить господ Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове, а ввиду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном из острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления путешествием, не отказать допустить их, в крайности хотя бы одного г-на Жильяра, к нему – завтра же. Доктор Евгений Боткин. 24 мая 1918 г.».
На прошении имеется резолюция коменданта «дома особого назначения» А. Авдеева: «Просмотрев настоящую просьбу доктора Боткина, считаю, что и из этих слуг один является лишним, т. е. дети все взрослые и могут следить за больным, а поэтому предлагаю председателю областкома немедля поставить на вид этим зарвавшимся господам ихнее положение».
Председатель областного комитета А. Белобородов согласился с резолюцией Авдеева. Жильяр и Гиббс не были допущены в «дом особого назначения». Этим Авдеев и Белобородов спасли им жизнь. В противном случае они, вероятнее всего, были бы убиты в подвале этого дома, как и все остальные его обитатели…
В начале июля Авдеев был освобожден от обязанностей коменданта «дома особого назначения» из-за обнаружившихся фактов воровства имущества заключенных. Его сменил Я. Юровский. Воровство прекратилось, но, как записал Николай II в своем дневнике, «жизнь нисколько не изменилась и при Юровском».
Письма с воли пропускали только от родственников. Остальная корреспонденция задерживалась комендантом. Впрочем, много ли ее было? Сохранилась открытка, текст которой следует привести: «Дорогой государь! Все, что есть лучшего в душе у женщины, что мы можем только передавать своему ребенку, мы, русские женщины, кладем к Вашим ногам. Душа русской женщины ожесточилась, полна мраком и ужасом. Все святое ушло из ее жизни – ушло вместе с Вами, государь! Спасибо Вам за лучшие годы жизни, когда мы любили нашу родину и верили в людей, спасибо Вам за отношение к женщине. Пусть царица целует Ваши прекрасные, чистые глаза. Если бы не боялись повредить Вам, мы, женщины, протянули бы Вам руки и вынесли бы Вас на наших руках… Вы, государь, на нашем родном Урале, среди нас, в простой квартире, как и мы, и что-то светлое оживает в душе. Мы молимся за Вас, за государыню, за Ваших детей. Живите, государь, дышите одним воздухом с нами. Мы все готовы умереть за Вас!»
