Наркомы страха - Борис Вадимович Соколов
Рюмин утверждал, что по вине Абакумова не расследуются «террористические замыслы» вражеской агентуры. При этом грубо нарушается постановление ЦК от 17 ноября 1938 года, требующее в обязательном порядке протоколировать все допросы свидетелей и подследственных. Следователи делали лишь черновые заметки по ходу беседы с арестованными, а потом уже составляли обобщающие протоколы, что, естественно, облегчало фальсификацию дел. Поэтому люди Абакумова и не в состоянии, мол, разоблачить многочисленные происки «империалистических» разведок. Еще Рюмин писал, что министр госбезопасности присвоил немало трофейного имущества и проявил нескромность в быту. В этих пунктах Михаил Дмитриевич ничуть не отклонился от истины. При разводе с первой женой, Т. Смирновой, Абакумов щедро оставил ей пятикомнатную квартиру в Телеграфном переулке. С новой женой, Антониной Николаевной, своей бывшей секретаршей, Виктор Семенович поселился в квартире общей площадью свыше 300 квадратных метров в Колпачном переулке. На одно только расселение проживавших там ранее 16 семей, насчитывавших 48 человек, потратили более 800 тысяч рублей.
При обыске на квартире и даче Абакумова нашли 1260 метров различных тканей, 16 мужских и 7 женских наручных часов, в том числе 8 золотых (у Ягоды, как мы помним, золотых часов нашли только пять штук), много столового серебра, 65 пар запонок, чемодан мужских подтяжек, 100 пар обуви и много разного другого имущества — полная опись изъятых вещей до сих пор не опубликована.
После смерти Сталина и возвращения в МВД Берии Рюмин сам был арестован. На допросе он изложил начальнику Следственной части генерал-лейтенанту Влодзимирскому обстоятельства, при которых появился донос на Абакумова: «К лету 1951 года я очутился в довольно неприятном, шатком положении. Помимо объявленного мне по партийной линии взыскания за допущенную мною халатность (Михаил Дмитриевич забыл в служебном автобусе папку со следственными делами; очевидно, в связи с этим делом Рюмин и попал в поле зрения отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов как подходящая кандидатура на роль главного героя затеваемой интриги против Абакумова. — Б. С.), в конце мая месяца Управление кадров МГБ заинтересовалось неправильными сведениями, которые я давал о своих близких родственниках. От меня потребовали объяснения — почему я скрываю компрометирующие данные о них? 31 мая я написал рапорт, однако и в нем скрыл, что мой отец торговал скотом, что мой брат и сестра осуждены за уголовные преступления, а мой тесть Паркачев в годы Гражданской войны служил интендантским офицером в армии Колчака.
Обдумывая сложившееся положение, я пришел к выводу, что мне удобно… выступить в роли разоблачителя Абакумова. Так я и поступил, обвинив Абакумова не в известных мне фактах фальсификации следствия, а в смазывании дел и, прежде всего, в злонамеренном сокрытии показаний по террору…» О роли Маленкова Михаил Дмитриевич благоразумно умолчал, признав только, что писал донос в кабинете Игнатьева.
В июле 1951 года Абакумова сняли с поста главы МГБ за недостаточную активность в разработке «дела врачей», за то, что проглядел развитие «еврейского заговора». 12 июля Виктор Семенович был арестован. Деятельность МГБ проверяла комиссия ЦК в составе Маленкова, Берии, Шкирятова и Игнатьева. Рюмина произвели в полковники, назначили начальником Следственной части по особо важным делам, а затем и заместителем министра госбезопасности.
На одном из первых допросов, которые вел первый заместитель Генерального прокурора СССР К. Моки-чев, Абакумов заявил: «У меня были ошибки, недостатки и неудачи в работе. Это все, в чем я виноват… Утверждаю, что никаких преступлений против партии и Советского правительства я не совершал. Я был весь на глазах у ЦК ВКП(б). Там повседневно знали, что делается в ЧК…»
Бывшему министру МГБ инкриминировали, в частности, недостаточное внимание к «террористическим замыслам» Якова Гиляровича Этингера, одного из плеяды «врачей-вредителей», умершего в тюрьме во время следствия. В закрытом письме ЦК «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности СССР» на основе выводов комиссии подследственный характеризовался как матерый враг советской власти и был поставлен в один ряд с фигурантами процесса «правотроцкистского блока»: «В ноябре 1950 года был арестован еврейский националист… врач Этингер. При допросе старшим следователем МГБ т. Рюминым арестованный Этингер, без какого-либо нажима (избиение резиновыми дубинками серьезным средством давления, разумеется, не считали. — Б. С.), признал, что при лечении т. Щербакова А. С. имел террористические намерения в отношении его и практически принял все меры к тому, чтобы сократить его жизнь. ЦК ВКП(б) считает это признание Этингера заслуживающим серьезного внимания. Среди врачей несомненно существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии и правительства (стареющий Сталин все чаще задумывался о смерти и подозревал, что кто-то из докторов может искусственно укоротить его век. — Б. С.). Нельзя забывать преступления таких известных врачей, совершенные в недавнем прошлом, как преступления врача Плетнева и врача Левина, которые по заданию иностранной разведки отравили В. В. Куйбышева и Максима Горького (Вячеслав Менжинский и Максим Пешков в перечне выпали из-за малозначительности этих фигур с точки зрения начала 50-х. — Б. С.)… Однако министр государственной безопасности Абакумов, получив показания Этингера о его террористической деятельности… признал показания Этингера надуманными и прекратил дальнейшее следствие по этому делу… Таким образом, погасив дело Этингера, Абакумов помешал ЦК выявить безусловно существующую законспирированную группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства…»
На следствии Мокичев допытывался: «Почему вы долго не арестовывали Этингера, а после ареста запретили допрашивать его о терроре, сказав Рюмину, что Этингер «заведет в дебри»?»
Абакумов в ответ резал правду-матку: «Руководство 2-го управления (занимавшегося контрразведкой. — Б. С.) доложило мне, что Этингер является враждебно настроенным. Я поручил подготовить записку в ЦК. В записке были изложены данные, которые убедительно доказывали, что Этингер — большая сволочь (о том, что Яков Гилярович, являвшийся также личным врачом Берии, не питает ни малейших симпатий к «отцу народов», свидетельствовали его разговоры с сыном, записанные МГБ на магнитофон с помощью подслушивающих устройств. — Б. С.). Это было в первой половине 1950 года, месяца не помню. Но санкции на арест мы не получили… А после того как сверху спустили санкцию, я попросил доставить Этингера ко мне, так как знал, что он активный еврейский националист, резко антисоветски настроенный человек. «Говорите правду, не кривите душой», — предложил я Этингеру. На поставленные мною вопросы он сразу же ответил, что его арестовали напрасно, что евреев у нас притесняют. Когда я стал нажимать на него, Этингер сказал, что он честный человек, лечил ответственных людей. Назвал фамилию Селивановского, моего заместителя, а затем Щербакова. Тогда я
