Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем - Василий Олегович Авченко
«Река» – главная вещь Колесникова, выстраданная: о себе, из себя, через себя. Её можно определить как «художественные мемуары» или «документальную прозу». Давно опубликованы воспоминания асов той войны Пепеляева и Крамаренко, вышли многочисленные интервью, исторические исследования… Но если Крамаренко и Пепеляев описывают бои 1951-го, когда американцы теряли господство в небе, а наши били «суперкрепости» одну за другой, то у Колесникова изображён последний год Корейской войны, когда приходилось противостоять модернизированным «сейбрам», пилоты которых отточили мастерство в боях с теми же Крамаренко и Сутягиным.
Сличая «Долину мигов» с «Голубой рекой», понимаешь: материал – один и тот же, некоторые отрывки идентичны до слова. Колесников не мог говорить о своей Корее открыто, но не мог и молчать. Писал в стол, а для публикации сделал на том же материале проходную «Долину мигов». В «Реке» находим множество деталей из «Долины»: вражеская пуля, застрявшая в кобуре, обезьяна Тарзан, жившая с лётчиками на аэродроме (однажды Тарзан, пробравшись на КП, нажал кнопку и дал команду на взлёт, после чего был сослан в санаторий «Улумбей»), тонкости реактивного боя…
Писатель Лев Колесников остался знаменитостью волгоградского масштаба. Даже в родном Приморье его не знают. Книги его давно не переиздают. Место русского Экзюпери по-прежнему вакантно.
Алкоголики бывают пьющие и непьющие.
Писатели бывают пишущие и непишущие.
Лётчики бывают летающие и нелетающие, но не перестают быть лётчиками.
Колесников, как и его великий коллега Арцеулов, остался лётчиком навсегда. И ещё немного моряком – детской мечты он не забывал. Став писателем, ходил на эсминце по Тихому океану, бывал у черноморцев, в Кронштадте… Написал повесть «Эскадра-невидимка», продолжив тему «Крейсеров» Пикуля – о действиях Владивостокского отряда крейсеров на Русско-японской войне 1904–1905 годов. В повести мелькают то семья Сибирцевых (напомним, что Мария Сибирцева – тётя Фадеева), то доктор Ланковский, в доме которого Фадеев когда-то встречался с Асей Колесниковой… Обычный читатель никакой из этих сигналов-приветов не распознает. У меня возникло странное ощущение, что Колесников писал для меня.
Букинист из Волгограда с небесной фамилией Полетаева прислала мне во Владивосток «Долину мигов» с дарственной надписью автора: «Дорогой Вале, товарищу по работе, с пожеланиями самыми добрыми! ЛК, 15.6.67». На титульном листе взмывают вверх рисованные «миги». Строчки автографа тянутся за ними – начертанные почти вертикально, взлётно.
Слова, написанные рукой уроженца Владивостока в адрес неизвестной мне Вали, вернулись в его родной город.
Долгая дорога на Луну
Холодная война оказалась затяжной. Подземное кипение лавы то и дело прорывалось огненными извержениями, как в той же Корее или во Вьетнаме.
Гонка вооружений набирала обороты. Авиация находилась на её переднем крае.
Всенародного авиационного энтузиазма, как в 1930-е, уже не было. Такого количества лётчиков, как прежде, не требовалось, но роль авиации даже возросла. У Штатов, Советского Союза, Великобритании появилась ядерная бомба. Единственным средством её доставки были дальние бомбардировщики. В конце 1940-х ещё не придумали ни межконтинентальных ракет, ни способных их нести подлодок. Стратегические задачи могли решать только самолёты – такой роли они не играли никогда и, наверное, уже не будут. Первый советский «стратег» Ту-4 построил вскоре после войны Туполев, в его же КБ родился реактивный Ту-16. В 1950-х Союз освоил сверхзвуковые самолёты, титан – «небесный металл». Отдельные романы и полотна можно посвятить таким мирным послевоенным машинам Туполева, Ильюшина, Яковлева, как гражданский брат «ту-шестнадцатого» Ту-104, Ил-62, Як-40… Гениальный инженер Ростислав Алексеев разрабатывал экранопланы, летавшие у поверхности воды, и суда на подводных крыльях, которые испытывал упомянутый выше лётчик Девятаев.
Одно принималось, другое отбраковывалось. Вскоре стало ясно: стержень новой эпохи – техника космическая.
Идеями космизма бредили философы Фёдоров, Циолковский, Богданов, и многим современникам казалось, что именно бредили. Мыслителей, говоривших о воскрешении умерших и заселении ими иных планет, считали полубезумными. Однако осязаемая, материальная часть их мечтаний реализовалась в космических ракетах, в «бипах» первого искусственного спутника Земли – серебристого, как «миг-пятнадцатые». Перейдя в практическую плоскость, космическое дело избавилось от метафизической составляющей – или так только казалось? Советское общество было атеистическим лишь снаружи. По своей сути оно оставалось религиозным. Этого не проговаривалось, но триумф и слава Гагарина носили отчётливый культовый характер.
После 1917 года казалось: нет ничего невозможного. Если произошла социальная революция, если рушится старый мир, то почему человеку не овладеть, например, бессмертием? Вторым сопоставимым триумфом стал год 1945-й. Третьим – 1957-й и 1961-й, когда на орбиту полетела сначала умная железяка, а за ней человек. Фантастический роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды», вышедший в 1957 году, можно было спутать с реальностью. Казалось, человек дорос до того, чтобы замахнуться на законы мироздания и что-нибудь в них подправить. Собственно, это и есть задача человека – стать соавтором Бога, сделать то, что не под силу Ему[49]. Но эту сложнейшую задачу нам предстоит решать ещё много тысяч лет – может быть, потому, что всё на свете должно происходить медленно и неправильно.
Конструктором ракет, впервые доставивших на орбиту спутник, собак и человека, стал Сергей Королёв. Когда-то он прошёл планёрную школу Арцеулова – летал, конструировал. Был осуждён, попал на Колыму. В 1939 году благодаря хлопотам лётчиков-депутатов Громова и Гризодубовой его отозвали с прииска Мальдяк, где Королёв несколько месяцев провёл на общих работах. Он опоздал на пароход «Индигирка», что, возможно, спасло конструктору жизнь. Выйдя из Магадана во Владивосток, «Индигирка» в проливе Лаперуза налетела на камни и затонула. Погибло около 700 человек – в основном отбывшие срок заключённые и вольные дальстроевцы.
Выбравшись с Колымы другим пароходом, Королёв попал в «туполевскую шарашку». В 1944-м его освободили досрочно. Вскоре после Победы тот самый Девятаев, бежавший с балтийского острова Узедом, где испытывались первые в мире баллистические ракеты дальнего действия «Фау-2» Вернера фон Брауна (в будущем – основателя американской космической программы), показал засекреченному «полковнику Сергееву» – Королёву – хозяйство немецкого ракетного центра. Случайности слагались в закономерности. Происходил, как сформулировал по другому поводу Андрей Платонов, «железный самотёк истории».
Ровно через десять лет после «чёрного четверга» американской авиации в Корее Гагарин вознёсся на орбиту с кличем «Поехали!». Его он, возможно, перенял у испытателя Галлая, участвовавшего в подготовке космонавтов. Тот всегда
