Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944

С обеих сторон имеются схожие примеры веселых историй, безрассудства и хладнокровия. Даниил Гранин пишет о том, как две разведгруппы, русская и немецкая, внезапно сталкиваются нос к носу на лесной дороге и, испугавшись друг друга, бросаются в придорожные канавы, каждая в свою сторону. Но случается непредвиденное. Один молодой немецкий солдат совершает прыжок не в ту сторону дороги. Неожиданно он оказывается бок о бок с красноармейцами. Все замирают. Парень наконец понимает свою оплошность. Подобно лягушке скачет он через дорогу и моментально оказывается среди своих. Какое-то мгновение русские и немцы продолжают хранить молчание, насторожено наблюдая за противником и ожидая самого худшего. Но постепенно на их лицах начинают расплываться улыбки. Затем раздается безудержный громкий хохот. Солдаты вытирают слезы, проступившие на их лицах, и, икая от смеха, быстро уползают к своим передовым позициям. Гранин рассказывает также об одном русском солдате-разведчике, обнаружившем в блиндаже, впопыхах брошенном немцами, празднично накрытый стол со всевозможными яствами. На нем имеется даже скатерть. Но так как немцы уже переходят в контратаку, то русский хватает скатерть за концы со всем, что на ней стоит: бутылками, консервами, банками, фужерами, посудой, хлебом и колбасой, берет все это в охапку и под диким обстрелом несется стремглав в свое расположение. При виде захваченных немецких продовольственных обозов красноармейцы под Волховом напрочь забывают о войне. В хронике Хуземанна один солдат описывает, почему прорыв русских закончился неудачей: «Им удалось разгромить тыловые службы нашего полка. Но они выпили весь наш шнапс и скурили все наши сигареты. Они напились до такого состояния, что уцелевшие солдаты-обозники смогли затем взять их в плен практически голыми руками». Схожий случай известен со времен наполеоновских походов, когда немцы нарушили приказ, запрещающий мародерство, и захлебнулись в винном погребе, доверху наполненном шампанским. Безумие войны многолико.

В некоторых дивизионных хрониках можно прочитать, что после Третьего Ладожского сражения в конце 1943 года на северном участке Восточного фронта наступило затишье. Если это сравнивать с адом прошедших месяцев, то может показаться, что все действительно так и было. Южнее озера Ильмень под Старой Руссой в одном из бывших царских охотничьих угодий беспрерывно грохочут орудия. Днем там стоит плюсовая температура, поэтому военная форма и сапоги насквозь пропитаны влагой от растаявшей почвы. Ночью снова становится холодно, и многие солдаты получают обморожения. Русским удается глубокий прорыв. Но их замыслы по выходу к Чудскому озеру, чтобы таким образом перерезать жизненно важную артерию снабжения немцев в тылу Новгородского и Волховского фронтов, а также в тылу у кольца окружения вокруг Ленинграда и Ораниенбаума, и тем самым в тылу всей группы армий «Север», не приводят к успеху. По-прежнему не удается добиться полного освобождения Ленинграда от блокады.

Под Старой Руссой скованы десять немецких дивизий. Немцы теряют 17 000 солдат. За год до этого в течение одиннадцати месяцев они уже лишились 90 000 военнослужащих. Триумф генерала фон Зейдлица, восстановившего связь с окруженной в Демянском котле 90-тысячной группировкой, они оплатили 12 000 погибших солдат. Реки крови струятся с обеих сторон. Но русские не сдаются под Старой Руссой. Лишь в середине мая 1943 года бои там начинают утихать. Но уже в августе они вспыхивают с новой силой.

А как выглядит так называемое затишье на остальных участках фронта группы армий «Север»? В действительности обе стороны непрерывно сохраняют активность, при этом инициатива исходит от русских. При поддержке массированных ударов артиллерии, «сталинских органов» («катюш». — Ю. Л.), реактивных минометов и танков везде проводятся атаки Чаще всего в составе нескольких сотен человек с целью занятия участков местности, выравнивания передовой линии и контроля над нею. Днем и ночью задействуются боевые разведывательные группы, которые нападают на долговременные огневые сооружения и взрывают бункеры на передовой позиции. Вновь и вновь пробираются разведывательные дозоры в расположение противника и докладывают обо всех замеченных изменениях. Каждую ночь посылаются на нейтральную полосу группы перехвата телефонных переговоров, чтобы устранить прорывы в проводах, ведущих к подслушивающей аппаратуре, или установить ее на более выгодное место. И в который уже раз устанавливаются заграждения, состоящие из противопехотных и противотанковых мин. Убираются вражеские мины, проверяется, не проделал ли противник незаметно проходы в минных полях и в проволочных заграждениях. Подтягиваются проволочные сети, закрепленные на кольях, воздвигаются затем целые проволочные заборы, насыпные валы, строятся бункеры, ремонтируются подъездные пути, приводятся в порядок боевая техника и автотранспорт. Пополняются боеприпасы, запасы горючего, стройматериалов и завозятся дрова для обогрева.

Звуко- и светометрические группы пеленгуют батареи противника, которые затем должны быть подавлены точечным огнем. Пристреливаются новые районы артиллерийских целей, захватываются часовые в качестве «языков», а также добывается оружие. Принимаются меры по пресечению деятельности разведгрупп, уничтожаются строительные команды противника, непрерывно ведутся дуэли между пулеметчиками и снайперами, противотанковыми и минометными расчетами. Врачи имеют теперь больше времени и могут заниматься каждым раненым в отдельности. Но все равно трудятся не покладая рук. А рядом с командными и медицинскими пунктами множатся ряды трупов, подготовленных к погребению. Лица посыльных, солдат сменяющихся подразделений, подносчиков грузов, которые проходят мимо них, становятся серьезными, разговоры смолкают. Ежедневно каждый час открывается беспокоящий огонь, проводятся огневые налеты, появляются новые раненые и убитые. Такая вот картина на спокойных участках фронта, о которых ведут речь немецкие солдаты и красноармейцы. В действительности это ничто иное, как ловушки, где шансы на выживание имеются лишь благодаря осмотрительности, осторожности, опыту и везению.

Вокруг Ленинграда непрерывно ведутся дуэли между тяжелыми осадными орудиями немцев и крупнокалиберной крепостной и корабельной артиллерией защитников города. В самом городе все еще дают знать о себе голод, нехватка самого необходимого и другие бедствия. Заводы продолжают работать, хотя люди умирают от разрывов снарядов, находясь прямо у станков. Обе стороны в своих тылах за линией фронта ремонтируют днем и ночью танки, грузовики, вездеходы, повозки, орудия, и другую боевую технику. Шьется обмундирование, работают вошебойки и бани. Проводятся тренировки и учения с новым оружием, боевыми средствами, автотехникой, которые не дают солдатам возможности расслабиться. Организуются строевые занятия, проводится уборка. Кто-то подхалимничает, кого-то хвалят, ругают, к кому-то придираются. Все пишут письма домой. Но они звучат банально, неуклюже применительно к тому, что солдаты на самом деле переживают. Почти никому не удается описать то, что они сами не в состоянии осознать. Многие, пережившие войну, до конца жизни не могут этого сделать, так как им попросту не хватает для этого слов. А многие вообще ничего не хотят говорить. Они описывают свои чувства, тоску по дому, вспоминают друзей, отделываются ничего не значащими фразами и пытаются таким образом сбросить с себя внутреннее оцепенение. Некоторые из них в письмах стараются подбодрить своих близких, сохранить свое достоинство, не выказывая, что на самом деле они пребывают в отчаянии. Поэтому изображают себя стойко преодолевающими все трудности, такими смелыми, какими им хотелось бы быть на самом деле. Не имея слов все это выразить, они заимствуют выражения из словарного багажа национал-социалистической пропаганды, и таким образом все это выражается в сухих бездушных письмах, которые читаются, как учебное пособие для партийных лекторов. Сегодня такие письма предъявляются в восхитительном запале в качестве «свидетельств» оголтелого фанатизма «немецких солдат». В качестве феномена «заимствованных официальных изречений» российский публицист Лазарь Лазарев приводит данные о том, насколько тяжелыми оказались поиски искренних писем среди советских участников боев за Сталинград. Вместо реальных впечатлений и историй он лишь читал то, что и без того сообщалось во фронтовых газетах.