Габсбурги. Власть над миром - Мартин Рейди
Развязка наступила быстро. Французская военная помощь императору в момент ее максимума представляла собой 45-тысячный экспедиционный корпус, вооружение и жалованье для семитысячной мексиканской армии и около 20 000 иностранных наемников, включая австрийских и бельгийских добровольцев. С окончанием Гражданской войны в США в 1865 г. республиканская армия смогла пополнить свой арсенал за счет ненужных больше американцам вооружений и получить иностранные займы. Тем временем во Франции от Наполеона III требовали экономить государственные финансы и готовить армию к предстоящей войне с Пруссией. За 1865 г. республиканцы, к тревоге Максимилиана, перешли от партизанской войны к наступлению. На следующий год Франция начала вывод из Мексики своих солдат. Отчаянный визит императрицы Шарлотты во Францию, во время которого она умоляла Наполеона III замедлить эвакуацию, ничего не дал. В полном смятении Шарлотта, уверенная, что Наполеон пытался ее отравить, нашла убежище в Ватикане — к огромному недовольству папы Пия IX. Там началось ее погружение в безумие.
Еще в 1862 г. испанский генерал Хуан Прим предупреждал Наполеона III, что иностранный монарх, который въедет в Мексику на французских штыках, «останется без всякой поддержки в тот самый день, когда эти войска уйдут… Он падет с трона, воздвигнутого Вашим Величеством». Так и случилось. Оставшись после ухода французов с 20 000 добровольцев, Максимилиан сначала утратил власть над сельской местностью, а затем потерял и города. Остатки императорской армии дезертировали и переходили на сторону врага. В начале 1867 г. Максимилиан покинул Мехико и перенес свою ставку в Керетаро, в 200 км к северо-западу от столицы. Через три месяца город пал, а Максимилиана предали. После скорого суда его вместе с двумя его генералами приговорили к расстрелу, невзирая на то, что ранее в Мексике была отменена смертная казнь. 19 июня 1867 г. по пути к месту казни он воскликнул: «Какой чудный день! Всегда хотел умереть в такой вот денек!»[470]
Оказавшись перед расстрельной командой, Максимилиан произнес последнюю в жизни речь:
Мексиканцы! Людям моего класса и происхождения Бог дает стать счастьем своего народа или его мучеником. Призванный вашими соотечественниками, я пришел не ради почестей, а ради блага страны… Я надеюсь, что стану последним, чья кровь прольется здесь, и молюсь, чтобы она возродила эту несчастную страну. Viva Mexico! Viva la Independencia!
Как договорились заранее, генералы встали с двух сторон от Максимилиана, чтобы вся композиция напоминала распятие Христа[471].
Это была красиво поставленная смерть, отразившая идеи служения людям и искупительной жертвы Спасителя. В легендах, подчеркивающих это подобие, не было недостатка; рассказывали, что раны от пуль на груди Максимилиана располагались в виде креста, что на его портрете в Мирамаре появился терновый венец и т. д. По всей Америке и Европе печатались выполненные разными авторами изображения казни и даже ее фотоснимок — одна из первых фотофальшивок в истории. Самым знаменитым отражением этого события в искусстве стал цикл из четырех картин и одной литографии Эдуарда Мане. В четырех случаях из пяти солдаты у Мане одеты не в мексиканскую, а во французскую форму, так что ответственность за гибель Максимилиана возлагается на Наполеона III[472].
Франца Иосифа смерть брата не тронула: он лишь заметил, что Максимилиана, как превосходного наездника, будет недоставать на предстоящей охоте — хотя и без него «мы все же недурно позабавимся». Но эту смерть обсуждала вся империя — прежде всего на страницах недавно появившихся иллюстрированных еженедельников. Венгерская массовая газета Vásárnapi Újság («Воскресные новости»), например, подробно описывала биографию Максимилиана и историю предательства Наполеона. Освещала она и драму неудачного заступничества Шарлотты, намекая на ее помешательство от «великого отчаяния» (Шарлотта умерла в 1927 г.). Для особо интересующихся в немецком и венгерском переводах торопливо издали анонимный французский текст, в котором пространно рассуждалось о благородстве, отваге и мученичестве Максимилиана. Обстоятельства гибели эрцгерцога повлияли на его посмертную репутацию больше, чем что-либо иное[473].
Монархи стали первыми звездами современной эпохи. Они были зрелищем, их образы на фотографиях и массово тиражировавшихся гравюрах превращались в товар, сообщая их личностям особый масштаб. Кончины монархов тоже придавали особый смысл и яркость их жизням, столь далеким от опыта обычных людей. С казни Максимилиана в 1867 г. началась череда убийств европейских государей, продолжившаяся на следующий год убийством сербского князя Михаила. За ним последовали убийства русского царя Александра II (1881), итальянского короля Умберто (1900), сербских короля Александра и королевы Драги (1903), португальских короля Карлуша I и наследного принца Луиша Филипе (1908) и греческого короля Георга I (1913)[474].
После 1867 г. многие умерли не своей смертью и в доме Габсбургов. В 1889 г. покончил с собой наследник престола эрцгерцог Рудольф. В 1898 г. в Женеве итальянский анархист, одержимый мыслью убить кого-нибудь из венценосных особ, заколол императрицу Елизавету. «О нет! Что это со мной?» — такими были ее последние слова. В каждом из этих случаев пресса много писала не только о биографии жертвы, но и об обстоятельствах гибели. С самоубийством Рудольфа редакторам пришлось быть поосторожнее, но и тут читателям подробно рассказали, как и от кого пришло первое известие, как врач засвидетельствовал смерть, в каком положении находилось тело, как готовилось погребение, какое умиротворение застыло на лице покойного и т. д. О гибели Сиси некоторые иллюстрированные еженедельники рассказывали целый месяц. Убийство описывали в беспощадных подробностях (например, упоминали черное платье императрицы, насквозь пропитанное кровью) и иногда сопровождали статьи рисунками, ярко изображавшими момент покушения.
Некогда монархи и особы королевской крови сами были творцами своего образа. Габсбурги трудились над ним усерднее прочих, нагромождая все новые мифологические конструкции и свидетельства Божественного предначертания. Но теперь династии утратили власть над воображением толпы: дни триумфальных арок и погребальных помостов до небес миновали. В большинстве европейских стран образы царственных особ формировала пресса. И в случае Габсбургов из всех транслируемых ею образов самыми сильными и волнующими для публики оказались картины смерти. Скоро мир увидит еще одну фотографию, на этот раз сделанную за несколько минут до убийства, — эрцгерцог в шлеме с плюмажем спускается по ступеням к своему автомобилю. Она станет первой вехой и символом цепи событий, приведшей к окончательному падению габсбургского владычества в Европе.
26
СИСТЕМА РЕГУЛИРУЕМОГО НЕДОВОЛЬСТВА И ЮБИЛЕЙНЫЙ 1908 ГОД
Абсолютизм Франца Иосифа стал рассадником национализма. До
