Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи

1204 г. был и годом падения Константинополя, разграбленного крестоносцами. Пал «Париж средневековья» — центр православия, город, сосредоточивший по оценкам историков 2/3 мирового достояния. Прекратила существование Византийская империя, и возникла новая геополитическая ситуация. «Жестокий спазм на Западе и Востоке», — оценивал ее Л.Н.753.

Всего этого ухитрился не заметить академик! Даже резкий критик Гумилева профессор Я. С. Лурье отмечал, что «фактически книга Л. Н. Гумилева посвящена гораздо более широкому кругу вопросов: возникновению Монгольской империи, ее идеологическим основам и взаимоотношениям с христианскими государствами, в частности с Русью XIII в.»754.

Коренное изменение геополитической ситуации для нас состояло в том, что Византия была естественным и потому искренним другом Руси. Эта потеря воспринималась на Руси как внезапная смерть близкого человека. Русь перестала быть, по мнению Л.Н., частью грандиозной мировой системы, а оказалась в изоляции, охваченная с севера и юга в клещи двумя крестоносными воинствами755.

Дело не только в этом, а во всем историческом противостоянии Запада и Востока, католичества и православия. Византия была идеократическим государством756. Последнее, как и евразийскость Византийской империи, отталкивашо Запад757. Мне кажется очень глубокой мысль В. Кожинова, заключающаяся в том, что неверно видеть в евразийстве России лишь следствие ее долгого пребывания в составе Монгольской империи. Исследователь пишет, что «в действительности эта пора была закреплением и укреплением уже давно присущего Руси качества»758.

По мнению Гумилева, лишь гораздо позже, когда Европа испытала остроту монгольских сабель, интерес к «царству пресвитера Иоанна» весьма возрос. Дело в том, что обе стороны — крестоносцы-европейцы и греки-византийцы — жаждали иметь в тылу у ненавистных врагов-кочевников какого-либо союзника, своеобразный «второй фронт», пусть и мифический, но ими желанный»759.

Джованни Карпини де Плано, посланный папским престолом, и придворный Людовика IX Святого Гильом де Рубрук — францисканские монахи — по сути были разведчиками Запада. Их выводы совпали: «Монголы не христиане, от царства Иоанна сохранились лишь воспоминания, и несториане для католической Европы — не друзья и братья, а еретики и враги»760.

Читатель, наверное, заметил, что у Л.Н. упоминается не одна версия о «пресвитере Иоанне»; на самом деле их было еще больше, и исследование вопроса тянется очень издалека. Еще в XVIII в. французский историк И. Дегин писал, что это татарский хан, обращенный в христианство несторианскими миссионерами. Н. М. Карамзин приводит цитированное нами письмо Иоанна к Мануилу — греческому императору. Анализ английских средневековых источников говорит о разных версиях: «азиатская теория» совпадает с главным предположением Л.Н. о том, что Иоанн — монгольский завоеватель Е-лю-та-ши (по Л.Н. и Г. Е. Грумму, Елюй Даши — основатель империи кара-китаев в Средней Азии); сторонники «африканской гипотезы» считают, что Иоанн — монах из Эфиопии761.

Итак, если Иоанна не существовало, его следовало выдумать! Но дело, в конечном счете, не в этом, а гораздо «шире» и глубже ... Запад ухитрился не заметить, что Европа спасена монголами; именно пришедшие к власти несториане (в 1252 г. несторианская «партия» победила в Монгольском улусе) толкнули Мункэ-хана на войну с мусульманами. Но уже в 1253 г. в папской булле был провозглашен крестовый поход против монголов, в котором против них вместе выступали католики и мусульмане.

Кочевники, даже став христианами, оставались в глазах греков степными варварами, а в глазах латинян — дикарями, пусть не язычниками, но еретиками. Именно близорукость Запада привела к тому, что идея основания христианского царства на Ближнем Востоке была утрачена, так как населенные христианами земли попали в руки врага. Последним актом трагедии было обращение Монголии в провинцию Китая — внеэтничной военной монархии762.

Так как же было рецензенту-академику не заметить основной линии книги? Может быть, он ее не читал?

«На сегодня нет фактически верного ответа, — писал Л.Н., — почему так преступно безответственно и равнодушно европейская общественность XII—XIII вв. отнеслась к судьбе христианства на Востоке. И там, где маячила великая цель — просвещение во имя Святой Троицы в степях и равнинах Евразии, вдруг возникла трагическая и безысходная коллизия избиения всех христиан — православных, католиков, несториан и других в целях узковедомственной шкурной политики нескольких орденов рыцарей и небольшой торговой прослойки, обнаглевшей от спекуляции дорогостоящими товарами Востока на жаждавших роскоши дворах Запада. Ублюдочная политика Европы — папы, нотаблей, авантюристов, хищных сторонников императоров в столетие между 1187 и 1287 гг. до окончательного падения Святой Земли, обетованной земли христианства, — необъяснима, исходя из логики эволюционных воззрений, присущих традиционной историографии Европы или России начала XX в. Все тогда вело к катастрофе — изгнанию европейцев с Ближнего Востока. Знали об этом почти все, все политики чувствовали это, но ожидали чуда: что кто-то придет и спасет их. Почему?»763

9.4. Чингисхан: новое прочтение

Вообще мы не имеем средств, чтобы восстановить нравственный облик Чингиса, и даже вряд ли в состоянии будем когда-нибудь указать главнейшие элементы его характера, без чего, однако, невозможно дать правдивой оценки его деяний не только в качестве полководца, но и как организатора мировой империи — задача, которая в таком объеме, по справедливому замечанию Бартольда, не предлагалась еще ни одному народу.

В 1957 г. в письме к П. Савицкому Л.Н. признавался, что он еще не готов писать о Чингисхане, но через десяток лет «созрел» и взялся за это опасное и острое дело.

Эпоха «оттепели» и последующих лет оставалась еще очень сложной, а официальные оценки Чингисхана в советской исторической науке были однозначно негативными. Истоки негативности очень глубоки. Еще Гегель в своей «Философии истории» писал, что «движения народов под предводительством Чингисхана и Тамерлана... все растаптывали, а затем опять исчезали, как сбегает опустошительный лесной поток, так как в нем нет жизненного начала»764. Карл Маркс как-то заметил: «Орды совершают варварства в Хорасане, Бухаре, Самарканде, Ваахе и других цветущих городах. Искусство, богатые библиотеки, превосходное сельское хозяйство, дворцы и мечети — все летит к черту»765. В другом месте классик писал: «Это иго не только давило, оно оскорбляло и иссушало душу народа, ставшего его жертвой. Татары установили режим систематического террора, разорение и массовые убийства стали обычным явлением»766. Вы что, против Маркса, Лев Николаевич?