Роджер Мэнвэлл - Генрих Гиммлер

Они вместе спустились к машине. Гиммлер протянул Керстену руку и поблагодарил его за все, что тот сделал. Он будто знал, что больше они не встретятся, и говорил очень официально:

«Благодарю вас от всего сердца, за все эти годы, в течение которых я имел честь пользоваться вашим медицинским искусством. Но сейчас я должен подумать о своей несчастной семье, — добавил он, попрощался и уехал с Шелленбергом[148].

Они прибыли в Хохенлихен в шесть часов и позавтракали с Бернадоттом, который приехал прошлым вечером из Берлина, чтобы повстречаться с Гиммлером[149]. Бернадотт спешил обратно и хотел от Гиммлера лишь разрешения на выпуск скандинавских узников, собранных Красным Крестом в Нойенгамме. Но Гиммлер не сдавался. Он сердито заявил, что «паутина лжи», плетущаяся вокруг Бельзена и Бухенвальда, заставила его переосмыслить всю ситуацию, и он приказал эвакуировать Нойенгамме.

«Это просто возмутительно, — сказал Гиммлер Бернадотту, — что этот лагерь, который, на мой взгляд, содержится в образцовой форме, стал объектом всех этих бессовестных нападок. Ничто меня так не расстраивает, как публикации по этому вопросу союзной прессы».

От Бернадотта не укрылись усталость и нервозность Гиммлера. Он выглядел «выдохшимся и усталым» и сказал, что не спал уже несколько дней. «Казалось, он не мог долго оставаться на одном месте и постоянно ходил по комнате, давая выход беспокойству». Тем не менее, ел он с аппетитом и во время разговора постукивал ногтями по передним зубам — это было признаком взволнованности, как позже объяснил Бернадотту Шелленберг. Он согласился с эвакуацией женщин из Равенсбрюка и с тем, что Красный Крест может вывезти скандинавов в Данию, где они должны оставаться под наблюдением гестапо. Начаться это должно было на следующий день, а организовать все должны были датчане по запросу Бернадотта.

Окончательно устав, Гиммлер доверил Шелленбергу договариваться с Бернадоттом о доставке послания Эйзенхауэру. Бернадотт отказался. «Он должен был взять дела Германии в свои руки уже после моего первого визита», — сказал он. Шелленберг, провожавший Бернадотта в аэропорт, вернулся в Хохенлихен, «переполненный печалью», и едва успел прилечь, чтобы хоть немного вздремнуть, как его вызвал Гиммлер. Лежащий в постели рейхсфюрер выглядел весьма жалко и сказал, что чувствует себя нехорошо. Тем не менее, он решил ехать в Вустроу, и им пришлось пробиваться сквозь колонны войск и беженцев, заполонивших все дороги. «Мне страшно перед будущим», — сказал он. Прямо перед Вустроу их атаковал низколетящий самолет, но им удалось спастись. Они пообедали, а потом говорили до глубокой ночи. Гиммлер мечтал о создании новой Партии национального единства, не обремененной присутствием Гитлера.

В воскресенье, 22 апреля, Гитлер заперся у себя в бункере и, расставляя несуществующие войска на уже потерянных территориях, в конце концов решил, что остается в Берлине. Русские в это время уже захватили окраины города. Геббельса с женой и шестью детьми пригласили присоединиться к фюреру в его бетонной могиле. Подобно разгневанному богу, в припадке жалости к самому себе, Гитлер обрушился на изменивший ему мир и на предателей, стоящих у его ворот. Пусть бегут на юг. Он умрет здесь — в столице, он и его верные друзья.

Но Гиммлера среди них не было. Он поспешил убраться из Вустроу, которому тоже угрожали русские. Он возвратился в Хохенлихен, где по телефону узнал от Фегелейна о непреклонном решении Гитлера. Гитлер, сказали ему, был разъярен тем, что СС бросили его в беде.

С ним оставались Готтлоб Бергер и Гебхардт. Весть из Берлина задела Гиммлера за живое, и Шелленберга, уехавшего на север за Бернадоттом, не оказалось рядом, чтобы защитить его ненавязчивым советом.

«В Берлине все сошли с ума, — вскричал он. — У меня остался лишь батальон сопровождения — 600 человек, большинство из которых ранено. Что я могу сделать?»

Бергер, со свойственной ему простотой, сказал, что рейхсфюрер должен двинуться с оставшимися силами в Берлин и присоединиться к фюреру. Гиммлер знал, что Шелленберг был бы против. Он снова связался с бункером и после обсуждения согласился встретить Фегелейна в Ноене, на полпути к Берлину, где они обсудят дело более подробно. Это было хоть каким-то действием. Разве он не сказал Шелленбергу за завтраком: «Я должен хоть как-нибудь, но действовать. Что вы об этом думаете?»

Гиммлер и Гебхардт ехали в отдельных машинах. Гебхардт хотел попасть в Берлин и от самого Гитлера получить назначение на новую должность, которая имела бы некоторый вес в будущем — должность главы немецкого Красного Креста. Гиммлер же вовсе не стремился в Берлин, хотя все еще хотел заслужить расположение Гитлера, предложив послать ему свой эскорт, готовый принять мученическую смерть в руинах. Но Фегелейн так и не встретился с ним в Ноене. Он вообще не появился. Темной воскресной ночью две машины прождали его на перекрестке два часа, в течение которых Гиммлер мучился в неопределенности. В конце концов было решено, что Гебхардт продолжит путешествие в Берлин к Гитлеру и передаст ему сообщение от Гиммлера, а сам Гиммлер тем временем вернется в лечебницу. Так что лояльность была соблюдена. Гитлер принял Гебхардта поздней ночью и подтвердил его назначение, согласившись при этом принять от Гиммлера кровь его людей. Все было очень просто. Гебхардт спросил, нужно ли что-нибудь передать Гиммлеру. «Да, — ответил Гитлер, — передайте ему мою любовь».

За ним последовал Бергер, который собирался улететь на юг, чтобы по просьбе Гиммлера следить за поведением Кальтенбруннера. Простая преданность Бергера была выражена столь бестактно, что ему пришлось испытать на себе очередную вспышку гитлеровской ярости — крики, багровое лицо, трясущиеся руки, частичный паралич левой половины тела. Эта картина все еще стояла перед его глазами, когда он вылетел на юг, куда вместе с ним устремились многие чиновники, штабные офицеры, прислуга и секретариат — все рвались из Берлина под грохот русских пушек. Все, кто мог, покидали столицу по единственному оставшемуся на юге коридору, который час от часу становился все уже.

Гиммлер остановился в относительной безопасности Хохенлихена и вновь обратил свои помыслы от фюрера к Бернадотту. По словам Шелленберга, Гиммлер послал его на север с конкретным предложением капитулировать перед западными силами от его имени. На следующий день, 23 апреля, Шелленберг, наконец, встретил Бернадотта во Фленсбурге — в тот самый день, когда Геббельс объявил по радио, что Гитлер лично возглавит оборону Берлина, а Геринг в Оберзальцберге подбирал наилучшие фразы для письма, которое он собирался послать Гитлеру и в котором предлагал взять на себя полную власть над рейхом.