Судьбы передвижников - Елизавета Э. Газарова
Упорство и полученные художественные навыки позволили Ярошенко в скором времени стать вольнослушателем Академии художеств. Особого пиетета к ней молодой живописец не испытывал уже тогда, рассматривая главное художественное учебное заведение как необходимую школу технического мастерства. Стремление стать подлинным профессионалом было столь велико, что академические занятия Ярошенко дополнял посещением рисовальных вечеров у Ивана Крамского и Павла Брюллова, а для приобретения необходимых художественных принадлежностей давал частные уроки по математике и физике. В академическую пору своего становления Ярошенко сблизился с кружком литераторов, группировавшихся вокруг журнала «Отечественные записки», в том числе с Михаилом Салтыковым-Щедриным, Всеволодом Гаршиным, Алексеем Плещеевым. А покровительство Крамского познакомило его с рождённой в противостоянии академии Артелью художников.
Произведённый по окончании Михайловской артиллерийской академии в штабс-капитаны, Николай Ярошенко в 1870 году был назначен «заведующим штамповальной мастерской в снаряжательном отделе петербургского Патронного завода». Задачи перевооружения российской армии стояли тогда чрезвычайно остро. Навалившиеся серьёзные служебные обязанности, казалось бы, не должны были сохранить Ярошенко для искусства, но молодой офицер упорно продолжает считает живопись своим основным жизненным предназначением.
Рабочий день офицера-артиллериста начинался в девять часов утра. Решение бесчисленных технических и административных вопросов занимало Николая Александровича до четырёх часов дня. А потом, экономя поначалу даже на извозчике, он быстрым шагом, почти бегом, добирался до дома, чтобы после короткого обеденного перерыва отправиться на академические занятия. С годами Николай Александрович научился правильно перераспределять нагрузку. Чтобы иметь возможность заниматься живописью при дневном освещении, кое-что из служебных дел он исполнял дома, вечерами, но степень его занятости долгие годы оставалась запредельной.
Как вольнослушатель Академии художеств, Ярошенко не мог участвовать в конкурсе, а значит, рассчитывать на поездку в Европу в качестве пенсионера. Впрочем, для офицера-художника она в любом случае не могла состояться: служба на Патронном заводе продолжительных отлучек не предполагала. Но зато грохот штамповальной мастерской не заглушил для Ярошенко, экстерном окончившего Академию художеств, призывный зов передвижных выставок, хотя первые три обошлись без его участия.
Летом 1874 года, когда Крамской, снимая дачу, жил и работал на станции Сиверская Варшавской железной дороги, Николай Александрович гостил у него в течение месяца. Привели его сюда симпатия и огромное уважение к лидеру не так давно образованного Товарищества, желание с его помощью лучше разобраться в себе и своих художественных устремлениях. И Крамской, ближе узнав за этот месяц своего ученика, отозвался о нём в письме Константину Савицкому скупо, но прочувствованно – «парень хороший».
Уже через полгода на 4-й Передвижной выставке экспонент Ярошенко представил свою первую серьёзную работу, написанную довольно быстро, – «Невский проспект ночью». Эта картина свидетельствовала о полном идейном совпадении молодого художника с Товариществом – своей картиной автор обращал внимание публики на мрачные стороны петербургской жизни. Критика встретила дебютанта без восторгов, но члены Товарищества почувствовали в Ярошенко брата по духу.
В 1874 году Николай Александрович женился. Годом ранее Ярошенко написал портрет молодой особы, предназначенной ему в преданные супруги до конца дней. Мария Павловна Невротина, дочь коллежского асессора, уроженка Варшавской губернии, была немного старше своего суженого. Мы не знаем, где и при каких обстоятельствах художник познакомился со своей будущей женой. Известно только, что произошло это, когда на сердце Марии едва затянулись раны, нанесённые несчастной девичьей любовью, которой она отдалась безоглядно, движимая страстью цельной натуры.
Выпускница естественного отделения знаменитых Бестужевских курсов, Мария Невротина мыслила ясно, глубоко и вполне могла бы проявить себя в науках или в творчестве, ведь она дружила с живописью. Но, стремясь к гармонии в семейной жизни, жена Ярошенко добровольно отказалась от своей деятельности на художественном поприще, дабы исключить всякое соревновательное начало в супружеских отношениях. Истинным призванием Марии Павловны оказались роль жены и деятельность на ниве женского образования. Она стала одной из основательниц Высших женских курсов. Общительность и отзывчивость, природная потребность помогать, оберегать, поддерживать сделали из этой энергичной, великодушной и сострадательной женщины ангела-хранителя не только для собственного мужа, но и для многих других, в судьбе которых Мария Павловна приняла живейшее участие, причём «помощь оказывалась так, что не было ни намёка, ни тени того, что зовётся благодеянием». Особенно деятельно жена художника оказывала поддержку девушкам-бестужевкам, вдали от родительского дома часто попадавшим в тяжёлые жизненные ситуации.
Близость Ярошенко к передвижникам не могла быть подвергнута сомнению, и уже в 1876 году Николай Александрович становится членом Товарищества, избирается в его правление и вовлекается в решение общих организационных вопросов. Преданность духу Товарищества представлялась передвижникам важнее уровня живописи офицера-художника, всё ещё вызывающей справедливые нарекания. Ярошенко стал абсолютным передвижником не из-за спора с Академией художеств, а от полноты «бодрого, сознательного чувства», что в идейную основу Товарищества заложено единственно верное понимание роли и назначения искусства. Тогда же Ярошенко написал один из своих первых больших портретов, запечатлев бесконечно почитаемого учителя – Ивана Николаевича Крамского. Художнику удалось передать психологические особенности модели – собранность, волю, энергию мысли.
С ярошенковского холста «Сумерки» 1876 года снова повеяло холодом тяжёлой человеческой судьбы. Мрачный городской пейзаж поддержал суровый замысел композиции. А потом, обогатив прочувствованную творческую эмоцию конкретными заводскими впечатлениями, художник приблизился к созданию «Кочегара». Фигура рабочего, озарённого пламенем топки, чрезвычайно правдиво поведала о трудной доле новых людей – вчерашних мужиков, поглощаемых ненасытными городскими предприятиями.
Адриан Прахов, впервые увидев картину на 6-й Передвижной выставке 1878 года, поделился испытанными ощущениями: «У меня не было долгов, а тут мне всё кажется, как будто я кому-то задолжал и не в состоянии выплатить долга». Картина поразила публику и сразу сделала художника, всего три года назад дебютировавшего в отечественном выставочном пространстве, одним из ярчайших выразителей эпохи. Крамской, конечно, тоже отметил рывок, совершённый его подопечным, и, если погрешности живописи Ярошенко не могли укрыться от пристального взора Ивана Николаевича, то ясно выраженная «Кочегаром» гражданская позиция художника заслужила его восхищение. И если бы только «Кочегаром»!
Здесь же, в зале 6-й Передвижной выставки, экспонировалась ещё одна ярошенковская жанровая композиция, тоже с единственным персонажем. Предельно лаконичный сюжет «Заключённого» сосредоточен на драматизме положения узника, всем своим существом устремлённого к маленькому оконцу тюремной камеры. Крамской, отдавая должное смысловой составляющей полотна, считал, что оно написано «замученно». Репин же, напротив, полагал, что картина «замечательно высока по исполнению». Как бы то ни
