Николай Коняев - Власов. Два лица генерала

Свист и крики возмущения раздались в ответ. Опрокидывая стулья, офицеры начали выходить из аудитории. Кёстринг красный как рак сел в машину и уехал, не простившись с Буняченко.

Об этом докладе наверняка помнили офицеры, когда дивизия генерала Буняченко была направлена на Одер… Вскоре дивизия вышла, как казалось ее солдатам и офицерам, из повиновения немцам (на самом деле, как мы увидим из рассказа В. Штрик-Штрикфельдта, она исполняла приказания других немцев) и походным порядком двинулась на юго-восток, где было намечено сконцентрировать все силы РОА.

Об атмосфере, царившей в дивизии накануне рейда, рассказал Г.Н. Чавчавадзе, который прибыл в Мюнзинген, с остатками своего эскадрона после разгрома Восточного фронта на Висле в феврале 1945 года…

«Пришел с немецкой военной частью – нашим русским эскадроном, вымуштрованным, дисциплинированным, с немецким понятием о службе. Когда выезжали из Ульма, за ночь до Мюнзингена, я поставил всех на ноги. Сапоги у всех начищены, оружие блестит, лошадей привели в парадный порядок, седла надраены. Солдаты у меня, бедные, как рабы работали. Прибыли в Мюнзинген в полной красе. Льет дождь. Шинели одеть не разрешил – скатки у всех на седлах. Все готово к тому, чтобы нам высадиться. И стоит единственный офицер под проливным дождем. В шапке и без шинели – полковник Герре, – начальник штаба организации 1-й дивизии, немец, старый сотрудникFremdeHeereOst, которого я знал еще капитаном. Единственный встречающий»…

Буняченко Чавчавадзе нашел в деревне.

Промокший, застывший, без шинели, он вошел в комнату, где что-то жарилось. Около стола, расставив ноги, сидел увесистый генерал в сорочке. Женщина пришивала ему на френч генеральские погоны. [253]

– Что случилось?-спросил Буняченко.

– 567-й эскадрон прибыл в ваше распоряжение!-вытянувшись в струнку, отрапортовал Чавчавадзе.

– Как фамилия?

– Ротмистр Чавчавадзе!

– С огоньком, как посмотрю… Грузин?

– Грузин-то грузин, но эскадрон выстроен-стоит!

– Ну, ничего!-успокаивая готового взорваться ротмистра, сказал Буняченко. – У нас все по-домашнему. Вот вы побудете здесь – увидите.

Вот так по-домашнему и повел себя Буняченко, когда через две недели после парада из Генерального штаба поступил приказ о переброске дивизии на север, в Померанию.

Буняченко заявил тогда, что этот приказ нарушает обещание, что они будут действовать как единая воинская часть под командованием генерала Власова. Он немедленно снесся с генералом, который находился в 60 километрах к юго-западу в Хойберге. Там шло формирование 2-й дивизии.

Одновременно Буняченко вел переговоры с полковником Герре, убеждая его, что все приказы должны поступать через Власова.

Сам же он придумал план, по которому намеревался игнорировать немецкие приказы и двигаться со своей дивизией как можно скорее к горной местности у границы Швейцарии и попытаться войти в связь с союзниками…

Когда Власов наконец прибыл, выяснилось, что он вообще ничего не знал о немецком приказе.

Тем не менее Власов не поддержал плана Буняченко. Подобное самоуправство трагически отразилось бы на еще недоукомплектованной дивизии РОА.

Объяснив это Буняченко, Власов отправился к немцам и через день вернулся с исправленным приказом, согласно которому дивизия должна направиться в район Котбуса, к югу от Берлина. Поскольку железная дорога подвергается бомбардировкам, дивизия отправится маршем до Нюрнберга и там погрузится в поезда…

Во время марша до Нюрнберга{54}к дивизии присоединились бежавшие русские военнопленные, беглые остарбайтеры и даже русские добровольцы из частей вермахта, расположенных вблизи от пути, которым следовала дивизия. Из них сформировали резервный отряд в пять тысяч бойцов. [254]

Майор Швеннингер, обеспечивавший связь дивизии с немецким командованием, пытался воспротивиться этому несанкционированному формированию, но только привел Буняченко в ярость.

Тяжело дыша, он рассказал Швеннингеру историю вывезенной с Украины девушки, которая работала честно и прилежно, но, так как не была знакома со всеми правилами, нарушила их…

За нарушительницей приехал на велосипеде немецкий полицейский… Чтобы по дороге в участок не потерять девушку-украинку, полицейский надел ей на шею петлю из веревки, а другой конец взял в руку, сел на велосипед и…

Грузное тело Буняченко напряглось. Его голос зазвучал угрожающе:

– Итак, мчался ваш немецкий полицейский на своем велосипеде, а за ним с веревкой на шее бежала наша дивчина, украинка… И это не сказка, и не выдумка. Этот случай произошел сегодня!

– Но.'Гэто же невозможно!-растерявшись, проговорил Швеннингер.

– Я сам это видел!-заорал Буняченко. – Как же вы считаете, майор, если эта дивчина прибежит к нам? Прогнать? Н-нет, голубчик, я ее не прогоню!

Дрожащей рукой он налил стакан водки и выпил.

26 марта дивизия достигла места назначения и 27-го получила приказ войти составной частью в соединение генерала Буссе.

6 апреля 1945 года части дивизии прибыли на фронт в район станции Либерозы. Перед Буняченко была поставлена задача ликвидировать советское предмостное укрепление на Одере, чего не смогли осуществить немецкие войска.

Буняченко вновь оспорил это распоряжение, повторив, что будет финимать приказы только от генерала Власова.

Власов прибыл 7 апреля, в Благовещенье, в сопровождении немецких офицеров и подтвердил, что дивизия примет участие в предполагавшейся атаке. На этом настаивал Гиммлер в качестве предварительного условия для создания новых воинских частей.

Власов приказал своим командирам, чтобы они вели атаку, невзирая на отсутствие шансов на успех, а затем беседовал с Буняченко наедине.

Подробности этого разговора не известны…

Биографы генерала полагают, что Власов разрешил Буняченко, если штурм окажется неудачным, отступить с фронта и заявить немецкому «командованию, что он ничего не будет предпринимать без приказа Власова. [255]

– Что случилось?-спросил Буняченко.

– 567-й эскадрон прибыл в ваше распоряжение!-вытянувшись в струнку, отрапортовал Чавчавадзе.

– Как фамилия?

– Ротмистр Чавчавадзе!

– С огоньком, как посмотрю… Грузин?

– Грузин-то грузин, но эскадрон выстроен-стоит!

– Ну, ничего!-успокаивая готового взорваться ротмистра, сказал Буняченко. – У нас все по-домашнему. Вот вы побудете здесь – увидите.

Вот так по-домашнему и повел себя Буняченко, когда через две недели после парада из Генерального штаба поступил приказ о переброске дивизии на север, в Померанию.

Буняченко заявил тогда, что этот приказ нарушает обещание, что они будут действовать как единая воинская часть под командованием генерала Власова. Он немедленно снесся с генералом, который находился в 60 километрах к юго-западу в Хойберге. Там шло формирование 2-й дивизии.