Матвей Гейзер - Леонид Утесов

Не только творчество, но и сама личность Зощенко в жизни Утёсова занимала не просто особое место — без этой дружбы биография Леонида Осиповича была бы несколько иной. Среди книг, которые он читал в последние, самые трагические месяцы своей жизни, была и «Голубая книга» Михаила Зощенко. Еще из воспоминаний Утёсова о Зощенко: «Зощенко писал уморительно — смешные рассказы. Но человеком он был неизменно печальным. Даже рассказывая о чем-нибудь очень забавном, он не улыбался, и в глазах у него была грусть… Есть у него рассказ „Беда“ о крестьянине, несколько лет копившем деньги на лошадь. Два года он жил как нищий, чтобы собрать деньги, и наконец осуществил свою мечту. Эта покупка стала истинным праздником в его жизни. И, ведя лошадь домой, он почувствовал, как радость переполняет его и требует выхода. Нужно было с кем-то ее разделить. Он пригласил земляка спрыснуть покупку, они принялись бражничать, и кончилось это тем, что крестьянин пропил только что купленную лошадь.

Рассказ этот написан смешно, но грусть ходит в нем подводным течением, и весь он — о слабом человеке, о горестной его судьбе и неумении победить свою слабость».

Журналист В. Семенов вспоминает о том, как Утёсов устроил моноспектакль по рассказу Зощенко «Заграничная командировка». Утёсов сделал из этого рассказа изумительный яркий моноспектакль, где сыграл и хитроумную тетку-спекулянтку, и глуповатую Манечку, и самого автора.

Артист бережно доносил каждое слово Зощенко, он точно пользовался пунктуацией, которая так важна в правильном чтении произведений Михаила Михайловича. Здесь невозможно пропустить, переставить или прибавить от себя словечко, обойти вниманием запятую, двоеточие или тире — любой знак препинания, передающий своеобразие и неповторимость зощенковского стиля.

Вскоре стало известно, что сам Александр Закушняк, один из лучших советских чтецов, поздравил Утёсова с творческой удачей. И долго потом передавалась из уст в уста концовка «Заграничной истории», ставшая всеобщей поговоркой: «Ничего ей не сказал, только говорю… Ах ты, черт тебя побери!»

Рассказы Зощенко со сцены читали многие мастера художественного слова. Среди них — Владимир Яхонтов, Игорь Ильинский, Зиновий Паперный. Читали с успехом, но, по мнению многих разбирающихся в этом искусстве людей, лучше самого Зощенко никто его рассказы не читал. Хотя в исполнении его не было ни йоты того, что называется сценическим артистизмом. Впрочем, был один актер, который, по мнению Владимира Соломоновича Полякова, мог соперничать с Зощенко: «Я видел много его пьес, но они имели настоящий успех только тогда, когда их почти не играли, то есть не старались показать ярко характеры героев и не стремились по-разному за них говорить, а играли всю пьесу почти в одной интонации — интонации автора. Очень близок был к этой манере Леонид Утёсов».

…Воспоминания свои о Зощенко Утёсов заканчивает так: «Говорят о писательском бессмертии… Думается мне, что творчеству Зощенко предстоит очень долгая жизнь. Ах, если бы он знал, что будет издана книга о нем, что друзья, знавшие и любившие его, расскажут — какой он был замечательный писатель и какой большой человек!»

«Ай, Черное море, хорошее море!» (Утёсов и Багрицкий)

Каждый раз, начиная очередную главку этой части книги (ее можно назвать «Двойные портреты»), я ловлю себя на мысли о том, какой счастливой оказалась судьба Утёсова. Он оказался последним оставшимся в живых среди героев. Эдуард Багрицкий (его настоящая фамилия — Дзюбин) был моложе Утёсова на один год, а умер почти на полвека раньше, чем его друг…

Дружба Багрицкого и Утёсова — органическая часть не только их биографии, но и жизни каждого из них. Разумеется, пересечение их судеб — Одесса. По масштабам этого города они жили не очень далеко друг от друга: Багрицкий родился на Ремесленной улице, а Утёсов, как известно, в Треугольном переулке. В раннем детстве да и в отрочестве пути их не пересекались — может быть, потому, что родители Багрицкого были зажиточнее, чем родители Леди Вайсбейна, а может, оттого, что они не отдали своего сына Эдуарда в училище Файга, стараясь дать ему более престижное образование. «Мои родители, — вспоминал Багрицкий, — были типичными представителями еврейской мелкой буржуазии. Их мечтой было сделать из меня инженера, в худшем случае — доктора или юриста». Мечта не сбылась — юношу интересовала поэзия, и только она.

Когда в 1913 году Утёсов вернулся в Одессу из Кременчуга, Эдуард Багрицкий вращался в основном в кругу молодых эстетов, любителей и ценителей литературы, куда входили Юрий Олеша и Валентин Катаев. Он писал талантливые, хотя нередко подражательные, стихи. Двадцатилетний Багрицкий боготворил Маяковского, которому посвятил гимн:

О полководец городов, бешено лающих на Солнце,Когда ты гордо проходишь по улице,Дома вытягиваются во фронт,Поворачивая крыши направо…

Бредящий романтикой Багрицкий добровольно ушел на фронт Гражданской войны, потом вернулся в Одессу, где работал в ВЧК, а потом служил в разных советских организациях. Он был не одинок: Утёсов, как мы помним, тоже участвовал в Гражданской войне на стороне большевиков. От одесского литературоведа Бориса Исааковича Камира я узнал, что еще тогда, в 1918 году, Утёсов впервые услышал стихотворение Багрицкого «Птицелов». Он так влюбился в эти стихи, что решился прочесть их экипажу бронепоезда, на котором ехал с концертом на фронт. И неожиданно для самого себя обнаружил, что стихотворение понравилось красноармейцам. Вскоре он положил стихи «Птицелова» на собственную музыку:

Трудно дело птицелова:Заучи повадки птичьи,Помни время перелетов,Разным посвистом свисти.

Но, шатаясь по дорогам,Под заборами ночуя,Дидель весел, Дидель можетПесни петь и птиц ловить…

Вернувшись в Одессу, Утёсов познакомился с Багрицким. Они подружились, но ненадолго — в конце 1920 года Утёсов уехал в Москву. Багрицкий же покинул родной город только в 1925 году. Находясь в Москве, а позже в Петрограде, Утёсов постоянно интересовался своим другом Эдей. В 1926 году он впервые прочел со сцены Свободного театра стихи Багрицкого «От черного хлеба и верной жены…»:

Копытом и камнем испытаны годы,Бессмертной полынью пропитаны воды,И горечь полыни на наших губах…Чуть ветер,Чуть север —Срывайтесь за ними,Неситесь за ними,Гонитесь за ними,Катитесь в полях,Запевайте в степях!За блеском штыка, пролетающим в тучах,За стуком копыта в берлогах дремучих,За песней трубы, потонувшей в лесах…

После чтения, тепло принятого публикой, Утёсов счел нужным сказать: «Мне кажется, я даже уверен в этом, что Багрицкий для русской поэзии, что Бабель для русской прозы…» В тридцатые годы они виделись довольно редко — больной туберкулезом Багрицкий почти не выезжал со своей кунцевской дачи, Утёсов же жил бурной, интересной и содержательной жизнью. И все же они интересовались друг другом. Когда Багрицкий впервые услышал запись своих «Контрабандистов» в исполнении Утёсова, он сказал: «Такой спектакль мог сделать только Ледя».