Николай Галкин - Откуда соколы взлетают

— Если разбомбить железнодорожный мост у города Турку, то потребуется несколько дней. Но мы пока не подобрали к нему ключи. Очень сильная зенитная и воздушная охрана.

— Разрушить мост — значит приблизить конец войне. Подумайте об этом, — закончил Сталин.

Штаб особой авиабригады оперативно разработал план рельсовой войны. Бомбардировочная авиация один за другим наносила мощные удары по железнодорожным узлам. Был взорван и мост у города Турку. Войска белофиннов стали испытывать затруднения в снабжении боеприпасами, оружием и техникой. Наши войска перешли в наступление. 9 марта был взят Выборг. Финляндия запросила мира. Договор был заключен.

Война окончилась, но напряжение на западной границе не ослабевало. Фашистская Германия, прибрав к рукам Польшу, оказывала давление на правительства Эстонии, Латвии, Литвы, чтобы подчинить их своему диктату. Опасность этого понимали как в СССР, так и трудящиеся массы буржуазных прибалтийских республик. Они стали выражать недовольство по поводу действия своих правительств, готовых ради сохранения господства буржуазии стать вассалами Германии, предоставить ей плацдарм для похода против СССР.

Для обеспечения безопасности наших малочисленных гарнизонов в Прибалтике правительство СССР сочло необходимым ввести на них дополнительные воинские части. Правительства Литвы, Латвии и Эстонии приняли эти предложения.

Особая авиабригада оставалась в Эстонии. Для нее стали строиться аэродромы на островах Балтийского моря. В Литву вошел кавкорпус из знаменитых дивизий армии Буденного под командованием комкора Еременко. Укреплялись авиационные и военно-морские базы. Г. П. Кравченко был отозван в распоряжение Главного штаба ВВС и работал по созданию и укреплению авиабаз и аэродромов на территории всей Прибалтики. В выборе человека на этот пост не ошиблись. Кравченко хорошо справлялся с поставленной задачей. За умелое руководство в апреле 1940 года ему было присвоено звание комдива, а уже в мае, с введением в Красной Армии генеральских и адмиральских званий, он стал генерал-лейтенантом. Ему шел тогда 28-й год. Ни в одной армии мира не было такого молодого авиационного генерала.

Стремительное повышение по службе не вскружило голову. Он оставался простым и доступным, как и в первые годы службы в авиации. В июле 1940 года Кравченко и Смушкевич приехали инспектировать 16-й истребительный полк. Летчики выстроились у машин, так как готовились к полетам. Заметив в строю Георгия Приймука и Александра Пьянкова, участников боев на Халхин-Голе, Кравченко и Смушкевич, отбросив все условности, стали обнимать их по-дружески, шутили, вспоминали о друзьях-товарищах.

В июле 1940 года все прибалтийские республики вошли в состав Советского Союза как равноправные сестры и был образован Прибалтийский Особый военный округ. Кравченко стал в нем командующим Военно-Воздушными Силами.

Международная обстановка складывалась так, что война с Германией становилась почти неизбежной. Григорий Пантелеевич взялся за новые дела со свойственной ему ответственностью, напористостью и деловитостью.

В конце тридцатых годов в армии прошла огромная смена командных кадров. Омоложение комсостава в армии было необходимо. Войска пополнялись новейшей техникой, менялась их организационная структура. Но многие талантливые военачальники, к огромному сожалению, по ложным наветам и наговорам были отстранены от занимаемых постов, часть из них невинно поплатилась и жизнью. Армия испытывала острую нужду в хорошо подготовленных теоретически и практически военных кадрах. Особенно это ощущалось в самых верхних эшелонах командования. Недавно созданная Военная академия Генерального штаба работала с полной нагрузкой, но быстро решить эту задачу не могла. При ней были созданы курсы усовершенствования высшего командного и начальствующего состава. Собрали сюда наиболее талантливых командиров. Осенью 1940 года на них был командирован и Кравченко.

Григорий Пантелеевич вернулся домой, в свою московскую квартиру, к родным и близким. За плечами был уже большой опыт воздушного бойца и командира. Теперь на курсах, разбирая многие воздушные бои, он убеждался, что они велись без должной согласованности с общими целями и стратегическими задачами. Авиация чаще всего вела самостоятельную воздушную войну с противником. Ей не хватало должного взаимодействия с наземными войсками. Проблемы военного искусства так захватили молодого генерала, что он с головой ушел в учебу. Теперь в его комнате горками лежали труды многих военных специалистов, и не только советских, по самым различным военным вопросам и проблемам.

В ноябре 1940 года в Москву на экскурсию прибыла группа партийных активистов из Перми. В ней был и учитель Василий Павлович Яковлев. Он выбрал время и как-то к вечеру зашел по известному ему адресу с надеждой: «А вдруг увижу своего генерала!»

Мария Михайловна всплеснула руками, открыв двери гостю.

— Василий Павлович! Родной ты наш! Как хорошо, что вы приехали. Раздевайтесь, проходите, скоро и Гриша придет, вот радости-то у него будет. И Федя сегодня прийти повечерять обещал. Давайте помогите мне на стол накрыть.

Она хлопотала, накрывая стол, и расспрашивала о новостях уральских.

Скрипнула дверь. Мария Михайловна шепнула:

— Гриша пришел, — заговорщицки приложила палец к губам, подавая знак к молчанию.

Войдя в комнату, Григорий Пантелеевич широко открыл глаза и, разведя руки, пошел к Яковлеву:

— Василий Павлович! Дорогой учитель! Какими судьбами вы здесь? Лет-то сколько пролетело, как мы расстались.

Они крепко расцеловались.

— Да вот на своего генерала приехал посмотреть. Советских генералов еще в глаза не видел. Дай, думаю, посмотрю. Взял и приехал.

— Вот и отлично! Мама, ну, ты скажи, какой же Василий Павлович молодец. Десять лет почти минуло, а вы и не изменились. Все могучий и привлекательный. А Евдокия Георгиевна ваша, как поживает и здравствует? Теперь уж без утайки скажу, что все мы шекаэмовцы были в нее влюблены. Каждый в школе готов был сделать все, что бы она ни пожелала.

В комнату вошел Федор (Федот). Снова объятия и радостные приветствия.

— Ну, Кравченки, молодцы! Один генерал, другой проректор института. Вот это шагнули. А помнишь, Гриша, как вы Федота на комсомольском бюро «прокачивали» и меня как секретаря партячейки пригласили для острастки озорников.

— Ничего он не помнит, — смеялся Григорий. — Вот недавно мы с мамой его прорабатывали, что бывает у нас редко.

— Ага, не помню. Все как перед глазами вижу и сейчас.