Станислав Зарницкий - Чичерин

В последний день пребывания в Одессе Рюштю-бей вместе с турецким послом прибыл к Чичерину. Быстро согласовали заключительное коммюнике и приступили к обсуждению еще не решенных вопросов водопользования в пограничных районах. Не избежали собеседники вновь разговора о коварной политике Англии.

Еще не закончилась эта трехчасовая беседа, а радиостанции мира уже передавали одесское коммюнике. В нем разъяснялось, что в связи с предстоящей поездкой наркома за границу он не имел возможности принять приглашение турецкого правительства посетить Анкару. Поэтому Рюштю-бей приехал в Одессу. Особо подчеркивалось, что ни один из существующих вопросов не может изменить направления политики обоих государств и, следовательно, нарушить отношения, существующие между ними.

Одесское свидание закончилось 14 ноября. Это была последняя крупная международная акция, которую осуществил нарком иностранных дел Чичерин. Но тогда никто не предполагал этого.

Весь следующий день Георгий Васильевич оставался в Одессе, наслаждаясь относительным покоем. Черное море было тихо и ласково. На рейде стоял миноносец «Незаможник», недалеко от него пароход «Чичерин». Вместе с Шлихтером Чичерин поднялся на борт «Незаможника», оживленно побеседовал с матросами, обошел весь корабль, побывал в матросских кубриках. Перед уходом матросы преподнесли на память ему и Шлихтеру флотские ленточки. Из шлюпки Чичерину не дали ступить на землю, его подхватили на руки и, не обращая внимания на протесты, отнесли к автомашине. Шлихтер шел сзади и от души хохотал, глядя, как Чичерин тщетно пытается освободиться из дюжих матросских рук.

Поездка в Одессу усилила болезнь. Врачи советовали незамедлительно ехать лечиться в Германию. Еще до отъезда в Одессу нарком написал заявление о предоставлении ему отпуска по болезни. Его заявление всесторонне обсуждалось 5 ноября на коллегии НКИД. Предстояло тщательно выбрать маршрут — ехать ли через Прибалтийские страны или Польшу, решить, с кем встречаться из официальных лиц, оставаться ли все время в Германии или же посетить и Францию. Обсуждали долго, спорили, горячились. Наконец было решено, что нарком выедет в Германию через Ленинград, минуя Прибалтику и Польшу.

22 ноября коллегия вновь обсуждала поездку наркома за границу. Чичерин обратился к членам коллегии с просьбой отстаивать в период его отсутствия идею централизации архивного дела в Советском Союзе. Георгий Васильевич прекрасно представлял, какую огромную ценность будут иметь для будущих поколений документы бурного, сложного и великого времени, когда жили и творили его друзья и соратники. Чичерин приложил немало усилий, чтобы упорядочить не только архив НКИД, но и работу архивов в масштабе всего Союза. В этом он видел выполнение одного из заветов Ленина — бережно сохранить для потомков документы величайшей в истории человечества русской революции.

Наконец улажены все вопросы, чемоданы готовы, заказаны билеты, выписан дипломатический паспорт.

В пути его настигло грустное сообщение: в Лондоне скончался Леонид Борисович Красин. Ушел из жизни еще один замечательный человек. Им часто приходилось работать вместе, порой они спорили, но это спорили уважающие друг друга люди, любящие свое дело, стремящиеся к одной цели. Теперь все это стало прошлым, остались лишь воспоминания о прекрасном, честном человеке.

А вокруг бурлила жизнь. Пароход в море принял радиограмму: газета «Остзее-цейтунг» просила наркома ответить на вопрос о том, как Советский Союз относится к Лиге наций, не изменилась ли его позиция.

30 ноября появились отчетливые контуры древнего польского города Щецина, переименованного немцами в Штеттин. Георгий Васильевич готов был к встрече и с журналистами и с дипломатами.

На город уже падала тень зимних сумерек, когда пароход пришвартовался к причалу. Навстречу Чичерину, расплывшись в улыбке, спешили Криге и прибывшие из Берлина дипломаты. Среди встречающих были сотрудники советского полпредства. Вспыхнул магний, засуетились полицейские, отодвигая напиравшую толпу любопытных и осаждая не в меру прытких репортеров.

Вездесущие газетчики не дали поговорить с Криге. Особенно усердствовал корреспондент «Генераль-анцайгер». Пришлось уделить и ему несколько минут внимания. Его ревнивые коллеги тоже пытались получить интервью. Криге на правах старого знакомого поспешил на выручку, взял Чичерина под руку и повел к машине.

В Берлине список лиц, жаждавших встреч, был внушительным. У Крестинского побывал Гарриман, который пожелал обсудить с Чичериным вопросы советско-американских отношений и, конечно, хотя «это отнюдь и не главное», вопрос о концессиях в Советском Союзе. Граф Брокдорф-Ранцау так и не дождался Чичерина и уехал в Москву. Зато его брат настойчиво просил о встрече, чтобы познакомить советского дипломата с представителями немецких деловых кругов, весьма заинтересованных в советских рынках. За чашкой чаю Чичерин долго обсуждал с руководителем германского национального банка Гольдшмидтом вопрос о том, что Россия может дать и что может взять у германских промышленников.

После этой встречи немцы с удивлением спрашивали, действительно ли, что этот скромно улыбающийся, но весьма живой, умеющий так точно и логично мыслить человек тяжело болен. Еще больше удивляло их то, что он с легкостью оперировал точными цифрами, прекрасно знал положение на германском рынке и был знаком с германской машиностроительной промышленностью.

На следующий день нарком посетил Штреземана. Тот любезно принял его, но стремился уйти от обсуждения важных вопросов, особенно если они затрагивали далеко идущие намерения Германии в Прибалтике.

Чичерин прямо говорил, что и Германия и Советский Союз могут и должны оказать дипломатическое воздействие на тех, кто стремится раздувать конфликты в этом районе. Штреземан заверил наркома, что у Германии нет каких-либо агрессивных намерений, тем более в Прибалтике.

В полдень у германского министра состоялся малоинтересный прием, гости чванились и больше позировали, чем вели серьезные беседы. А газеты писали восторженные отчеты о приеме, печатали фотографии улыбающихся Штреземана, Вирта. Германская дипломатия нуждалась в большой рекламе.

Чичерин принял в полпредстве массу посетителей. В основном это были промышленники разных масштабов, но одинаково хищные, когда дело касалось коммерческих выгод. Разговоры с ними были не из приятных.

Пришел и Гарриман. Долго полунамеками американец развивал мысль о том, что он и его друзья пользуются в Штатах большим влиянием и могут подготовить общественное мнение Америки в пользу признания Советов, но для него лично важно получить концессию на разработку марганцевых руд.