Станислав Зарницкий - Чичерин

Георгий Васильевич собрал солидную нотную библиотеку. Была у него также небольшая, но содержащая все значительное, что было написано классиками, библиотека. Здесь же сочинения Ленина, книги по истории, сборники документов, журналы. Библиотека регулярно пополнялась новыми произведениями. Книги Георгий Васильевич расставлял в определенном порядке, терпеть не мог, когда их брали без его ведома. Один из секретарей в служебном дневнике, заведенном по указанию наркома, как-то записал: «После нескольких инцидентов с книжным шкафом я к нему и близко не подхожу и боюсь его как черт ладана».

Об энциклопедической эрудиции советского наркома ходили легенды. Некоторые вообще считали, что нет такого вопроса, на который бы он не дал исчерпывающего ответа. Его богатые знания были результатом большого систематического и многолетнего труда.

На протяжении всей жизни, начиная с детских лет, самым любимым занятием Георгия Васильевича было изучение энциклопедий и различных справочников. Весной 1926 года вышел в свет первый том Большой Советской Энциклопедии. Редактор издания О. Ю. Шмидт прислал этот том Чичерину. Чтение такой, казалось бы не особенно занимательной, книги доставило наркому истинное удовольствие, он прочитал ее от начала до конца.

«Позволю себе, — писал он Шмидту, — обратить Ваше внимание на то, что энциклопедии существуют для наведения справок, справки же бывают нужны независимо от монархического или республиканского характера упоминаемых действующих лиц. Если я занят какой-нибудь работой или мне нужно навести справку относительно какого-нибудь римского императора, то энциклопедия меня не удовлетворит, если я этого римского императора в ней не найду. У Вас, например, отсутствует император Аврелиан, сыгравший, однако, довольно видную роль в период борьбы императорской власти против преторианцев. А под «Аббасом» у Вас упомянуты только Аббасиды, и совершенно не упомянуты персидские шахи того же имени, а также не упомянут хедив Аббас Хильми. Дальше у Вас пропущен, например, Адли-паша, сыгравший чрезвычайно видную роль в последнем периоде истории Египта. Не упомянуты адамиты, сыгравшие видную роль в период отпочкования крайних левых течений от гуситов. Из спартанских царей Агисов упомянут только Агис IV. Между тем некоторые его предшественники того же имени играли роль во время персидских войн и Пелопоннесской войны. В самом тексте нужно избегать гипербол, производящих несерьезное впечатление. Житие протопопа Аввакума написано чрезвычайно живо, но совершенно недопустимо называть его одним из шедевров мировой литературы. Если Вы ясно помните текст этого жития, Вы поймете, что такая квалификация просто чудовищна».

Разносторонняя одаренность Чичерина, его увлеченность музыкой, литературой, искусством привлекали многих, с ним стремились устанавливать не только деловые, но и личные контакты. Среди иностранных дипломатов, поддерживавших тесные отношения с Георгием Васильевичем, наряду с германским послом Брокдорфом-Ранцау, о котором уже упоминалось, был литовский посланник Юргис Балтрушайтис. Но интересно отметить, что любезные отношения с ними никоим образом не влияли на политические позиции. Чичерин всегда помнил, какие государства они представляют. Однажды Ранцау обратился в НКИД с просьбой, чтобы нарком немедленно принял его по неотложному делу. Чичерин был занят и просил передать, что примет его только на следующий день. Посол упорствовал, тогда нарком согласился принять, но не раньше 12 часов ночи. В назначенное время Чичерин прошел в кабинет и попросил к себе визитера, но посла не оказалось, а на запрос по телефону из посольства сообщили, что г-н посол только что выехал. Действительно, в четверть первого ночи Ранцау прибыл в НКИД. Когда о его прибытии доложили, нарком ничего не сказал, молча оделся и с тростью в руке вышел через боковую дверь. Вернулся он к двум часам ночи. Все это время посол терпеливо дожидался, и, когда секретарь ввел его к наркому, оба сделали вид, что ничего не произошло. Спустя несколько лет Чичерин так объяснил этот инцидент:

— Я очень хорошо помню этот случай. Дело в том, что посол, будучи недоволен тем, что я не сразу согласился принять его в тот же день, упорно настаивал на приеме. Я решил ему назначить прием в 24 часа, то есть ни сегодня, ни завтра. Как видно, посол решил наказать меня за это опозданием на 15 минут, а ведь дипломаты, особенно немцы, очень пунктуальны. Ну, раз он меня наказал на 15 минут, я решил наказать его на два часа.

На беседы с наркомом вообще шли весьма охотно даже те, кто не питал симпатий к советскому строю. «Вести знакомство с Чичериным, — воскликнул как-то французский сенатор де Монзи, — это значит испытывать чисто дилетантское наслаждение, какое должен был испытывать Эрнест Ренан на обедах у Гонкуров!..»

Болезнь препятствовала теперь Чичерину поддерживать обширный круг знакомств, все чаще приходилось отказываться от встреч. В конце августа болезнь обострилась. Нужно было вновь начинать лечение. В Берлине знали об этом, его ожидали, причем стремились подчеркнуть нетерпение видеть русского наркома. В сообщениях полпреда Крестинского настойчиво повторялась одна и та же фраза: чиновники, промышленники, журналисты назойливо спрашивают: когда ожидать Чичерина? Официально уже объявлено, что нарком едет в Германию не для переговоров, а для лечения, но это малоубедительно. Граф Брокдорф-Ранцау по личным соображениям поставил свое возвращение из отпуска в Москву в зависимость от приезда Чичерина в Берлин и тянул с выездом.

С поездкой Чичерина германское правительство связывало довольно замысловатую дипломатическую игру. Берлин вел переговоры с Парижем о финансовой помощи, добивался прекращения оккупации, возвращения Саара, ликвидации союзнического контроля. Всякий раз, когда партнеры напоминали о том, что Германия должна гарантировать свои восточные границы, атмосфера накалялась. Немецкие дипломаты требовали возврата Польского коридора и пытались всячески осложнить отношения между Прибалтийскими странами. Приезда советского дипломата одни ожидали с искренней надеждой на улучшение обстановки, другие — с коварным желанием пошантажировать слабовольных демонстрацией «сердечного согласия» с Советским Союзом.

В это же время возник еще и другой вопрос, который занимал Чичерина: это советско-турецкие отношения.

Иностранная печать усиленно распространяла слухи, что наступил кризис в русско-турецких отношениях. Дипломатические обозреватели, не в малой степени виновные в распространении этих слухов, делали вывод, что началась кампания за отрыв Турции от Советского Союза. Поговаривали, что английское правительство боится, как бы Турция не привлекла на свою сторону Персию и, вступив в тесный союз с Россией, не блокировала черноморские проливы, усилив свое влияние на Балканах. В свою очередь, Турцию запугивали возможностью войны с Италией, тоже питающей надежды на усиление своего влияния в Балканских странах.