Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов
Но главным блюдом на этом вечере была, безусловно, беседа, поскольку, как уже было отмечено, Берта фон Зуттнер была одним из тех немногих людей, с которыми Альфред Нобель мог общаться свободно и, главное, на равных. Любовь к литературе, общие взгляды на роль науки и культуры в жизни общества, схожий культурный багаж – все это, безусловно, сближало этих двух людей и усиливало их симпатию друг к другу.
Сама Берта вспоминала, что тот визит в Париж стал для нее судьбоносным. Нет, парижская богема, представители деловой и политической элиты Франции, с которыми она познакомилась в салоне мадам Адам, ей как раз категорически не понравились. Более того – ее не только оттолкнули, но и напугали тот национализм, реваншистские настроения и призывы создать альянс с Россией, чтобы «поставить Германию на место», которыми в те дни жило французское общество. В своих мемуарах она характеризует эти настроения как «бредовые» и «безнравственные».
Однако затем была встреча с великим Альфонсом Доде, который был одним из главных проводников пацифистских идей во Франции. Именно от него она узнала о существовании «Ассоциации мира и международного арбитража» в Лондоне и аналогичных организаций в странах континентальной Европы. Загоревшись идеями арбитража, Берта вскоре засела за книгу «Эпоха машин» (1889), где выступила с критикой пропаганды национализма и милитаризма, и именно эта книга принесла ей широкую известность во всей Европе.
Альфред Нобель каким-то образом способствовал знакомству Берты с деятельностью ассоциации – во всяком случае, говоря об этом важном событии в ее жизни, она упоминает имена Нобеля, Альфонса Доде и Эрнеста Ренана. Но Нобель тогда вряд ли придал какое-то значение этому факту, который в итоге, как ни странно, определит и его личное будущее.
Если же говорить об описании внешности Нобеля, то Берта фон Зуттнер в мемуарах явно лукавит. В воспоминаниях других современников он к 53 годам выглядел отнюдь не моложаво – седина и усугубившаяся с возрастом сутулость, еще больше подчеркивавшая его низкорослость, делали его выглядящим старше своего возраста, и это впечатление усиливало то, что он начал постоянно ходить с палочкой, а за работой надевал пенсне. Но впереди у него еще было больше десяти лет полноценной творческой жизни.
* * *
Новый, 1887 год принес Альфреду Нобелю новые радости и надежды – прежде всего как бизнесмену. Его не очень надежный, но многолетний партнер Поль Барб, ставший в 1885 году депутатом парламента от радикальных республиканцев, в апреле переметнулся к центристам и был назначен министром сельского хозяйства, что открывало перед их общим предприятием новые огромные возможности. О том, что эти возможности называются коррупцией, он, естественно, не задумывался – в этом смысле, как уже понял читатель, у Альфреда был более чем гибкий этический кодекс. «Для меня его избрание на эту должность весьма приятная новость. Таким образом сбылось мое предсказание, ибо я это предвидел с того самого дня, как его выбрали в палату. Он обладает лидерскими качествами, не увидеть которые может только слепой. Думаю, он вскоре станет премьер-министром, министром иностранных дел или военным министром – он прекрасно подходит на любой из этих трех постов. Не верь, что он бросит страну в неподготовленную войну; он не склонен нервничать и принимать поспешные решения, прекрасно умеет оценивать силу противника… Оно (назначение Барба. – Ф. К., П. Л.) позволит мне, возможно, добиться прорыва здесь, несмотря на тупость и злую волю чиновников», – писал Альфред Людвигу в мае 1887 года.
В те дни он почти ежедневно направлял Барбу отчеты о том, как проходят испытания баллистита, открытым текстом говоря о том, что рассчитывает на его прямое вмешательство, когда им понадобится поддержка на самом высоком уровне (то есть на уровне президента) для получения государственного заказа на промышленное производство нового детища Нобеля.
Одновременно в Севране Нобель вместе с Ференбахом начал испытания баллистита на русских ружьях, надеясь с помощью Людвига и его сына Эммануила заинтересовать своим бездымным порохом Россию. Прибыль в случае получения российского заказа на баллистит предлагалось поделить поровну между Альфредом, Людвигом и Барбом. Одновременно последний ждал сигнала от Альфреда, когда на полигон в Севране можно будет пригласить военного министра – упускать заказ от Франции Барб и Альфред не собирались и изначально вели двойную игру, явно будучи не очень высокого мнения об умственных способностях чиновников военных министерств обеих стран.
Именно в это время состояние здоровья Людвига сильно пошатнулось. У него началась стенокардия, и дальше проблемы с сердечно-сосудистой и дыхательной системой стали накапливаться по возрастающей. По настоянию врачей, да и в силу невозможности полноценно заниматься делами, Людвиг оставил их на сыновей Карла и Эммануила и выехал на курорт, где ему, как и положено, прописали минеральную воду, ванну и ингаляции – все почти как в наши дни и с тем же эффектом, а точнее, почти без него.
Зато на курорте у него появилось наконец свободное время, он стал осмысливать прожитую жизнь, и тут у него сначала возникла идея выпустить биографию их отца, Эммануила Нобеля, а затем и биографии всех трех его сыновей – чтобы представить миру выдающиеся достижения их семьи. Но у Альфреда эта идея явно не вызвала восторга. «У кого сегодня есть время читать биографии? Кто может всерьез интересоваться подобной ерундой?!» – написал он брату и в качестве доказательства привел тот самый знаменитый пример собственной автобиографии, который можно найти в любой книге о Нобелях: «Альфред Н. – унылая полужизнь; доброму врачу следовало удушить его, еще когда он с криком совершил свой вход в этот мир. Главные заслуги: умение содержать в чистоте ногти и никогда никому не быть обузой. Главные недостатки: отсутствие семьи, веселого нрава и хорошего пищеварения. Самое большое, и единственное, пожелание: не быть похороненным заживо. Величайший грех: не поклоняется Мамоне. Значительные события в жизни: никаких. Разве не все этим сказано?»
Называя одним из своих недостатков отсутствие хорошего пищеварения, Альфред, увы, писал правду: одновременно с начавшимися осенью того года политическими потрясениями во Франции на Альфреда навалились новые проблемы со здоровьем – вдруг появились, как и у Людвига, боли в сердце и трудности с дыханием, так что он на какое-то время слег в постель. «Когда в 54 года ты совершенно один на свете и все хорошее отношение получаешь от слуги, подступают грустные мысли, куда более горестные, чем думает большинство. В глазах слуги я читаю, как он жалеет меня, но, разумеется, не даю ему этого заметить», – писал он в те дни Софи исключительно потому, что больше поделиться с этим ему было абсолютно не с кем.
Однако, едва поправившись, он тут же впрягся в работу и
