Центурионы - Жан Лартеги
— Теперь слушай меня, можешь вернуться и сказать тому, кто послал тебя сюда: я буду говорить, что мне нравится, я буду продолжать носить свою форму, но при себе у меня всегда будет «пушка». Возможно, в конце концов вы меня достанете, но заплатите за это — ты же знаешь, я метко стреляю. А потом придут мои маленькие приятели и рассчитаются за меня — и будет небольшая такая резня.
Бонфис и Донадьё ушли, а Пиньер так и расхаживал в форме. Но он не осмеливался задерживаться где-либо поблизости от доков, и приходилось возвращаться домой до темноты, потому что он не раз замечал позади какие-то тёмные фигуры.
Его мать начала терять клиентов и плакала каждую ночь. Пиньер скучал — не было никого, с кем можно было выпить, никого, с кем можно было поговорить о войне в Индокитае или рассказать историю про Ми-Уа и неродившегося ребёнка. Только Бонфис и Донадьё, только они могли бы его понять.
Однажды он услышал, как мать жаловалась соседке:
— В округе меня не любят из-за Сержа. Но в конце концов не я отправила его в Индокитай! Я просто бедная старая женщина, которая хочет, чтобы её оставили в покое. Мне и без того хватило проблем с мужем — он пил.
Пиньер написал Оливье Мерлю, который оставил ему адрес. В письме пришёл ответ. Товарищ приглашал провести остаток отпуска у него.
Оливье Мерль жил уже не в большом доме нотариуса, а в маленьком домике в десяти километрах от Тура. Вышедшая из берегов Луара текла у подножия сада бурлящей массой коряг и пучков травы.
— Я пишу книгу, — сказал Мерль, приветствуя Пиньера, — Да, большая вещь, индокитайская война — взгляд со стороны гражданского. Ты мне поможешь. Мне нужны тишина и покой. У меня также есть любовница, которая замужем за одним из видных граждан нашего достойного маленького городка — мне нужно было местечко, где я мог бы встречаться с ней, отсюда и это уединение. Ты увидишь — экономка отлично готовит, но добавляет чересчур много сливок и топлёного масла, что вредно для пищеварения… и моего вдохновения. Ладно, ладно, я вижу, что ты знаешь, как обстоят дела… И нет смысла пытаться пускать пыль в глаза.
— Я зашёл к твоему отцу, прежде чем приехать сюда, — сказал Пиньер. — Он выпалил мне в лицо: «Заберите Оливье с собой, увезите его из этого города, пока нам не пришлось вызывать пожарную команду или полицию!» К счастью, твоя сестра Иветт, которая привезла меня на твоей машине, объяснила, что к чему.
Иветт сказала ему:
— Я на стороне брата. Если он уйдёт, я пойду с ним — я думаю, он прав, что не позволяет запугивать себя. Он поссорился с отцом с тех пор, как вернулся. Начал с того, что отказался готовиться к экзаменам и не хотел вкладывать деньги, которые привёз из Индокитая — напротив, стал разбрасываться ими и купил себе ярко-красную спортивную машину; это меня устраивает, потому что я могу пользоваться ею всякий раз, когда её не берёт Мишлин. Потом у него завязался роман с Мишлин Безег. Они по сути всё равно, что живут вместе. Если бы только они соблюдали «приличия», как сказал бы отец! Какие приличия, лейтенант? У вас есть какие-нибудь идеи на этот счёт?
Всё это не имело бы значения, если бы не случай с генеральным секретарём Префектуры. Как и все прочие мужчины, он положил глаз на Мишлин и ревновал её к Оливье. В тот вечер у Пивердье была встреча. Вы не знаете Пивердье, не так ли? Все были там. Генеральный секретарь слишком громко повторял слова нашего отца, сказанные накануне после заседания генерального совета: «Индокитай и парашютисты превратили Оливье в негодяя». Оливье случайно услышал это и так его толкнул, что тот упал на пирожные в буфете. Из-за этого был изрядный скандал!
— Оливье извинился?
— Нет, напротив, он сам потребовал извинений, заявив, что генеральный секретарь оскорбил солдат Индокитая. Он даже сказал, что откромсает ему уши.
Генеральный секретарь направил Оливье свои письменные извинения, а наш отец направил ему свои. Это всё получилось довольно замысловато. Все извинялись перед всеми. Говорят даже, что отец заплатил за новый костюм для генерального секретаря, который несколько скуповат.
Пиньер расхохотался.
— Не над чем здесь смеяться, — сказала Иветт. — Это всё серьёзно. Теперь люди говорят, что Оливье — настоящий злодей, что когда он в гневе или пьян, то способен на убийство, что Мишлин верна ему только потому, что до смерти напугана, и что он живёт на её деньги. Мишлин, которая абсолютно ненормальная, думает, что всё это очень весело и ужасно интересно. Вчера она сказала своему мужу: «Если ты не купишь мне новую машину, я скажу Оливье, чтобы он пришёл и перерезал тебе горло».
Она заявила такое перед всеми в баре «Метрополь». Некоторые люди, которых я знаю, поверили ей или, по крайней мере, сделали вид, что поверили.
— А кого вы подразумеваете под «всеми»?
— Ну любой, кто имеет значение в Туре — все эти Пивердье, Машали, графиня де…
Иветт принялась перечислять, и когда в поле зрения показался дом, добралась до конца.
— Я думаю, что никогда не привыкну к провинциальной жизни, — сказал Оливье Пиньеру. — Что-то случилось в Дьен-Бьен-Фу, своего рода разлом. Я понял это, когда вернулся сюда. Вот почему хочу написать эту книгу, чтобы как-то изгнать это из себя, но никак не могу начать.
Иветт часто можно было увидеть с лейтенантом Пиньером — сначала они шли бок о бок, потом держась за руки и, наконец, обнимая друг друга. Подобные вещи быстро становились заметными в Туре.
Поэтому мэтр Мерль узнал по слухам, что его дочь помолвлена с неким лейтенантом-парашютистом, который до сих пор носил свой красный берет, плотно сидевший на голове.
С тех пор мэтр Мерль занялся антимилитаризмом и пацифизмом, поскольку считал армию и колониальные войны корнем всего зла.
Однажды ночью Пиньер услышал, как Мишлин и Оливье поссорились, кульминацией чего стала вспышка гнева, поток слёз и хлопнувшая дверца машины.
На следующий день Оливье выглядел как в воду опущенный. Он признался Пиньеру:
— У меня ни единого су, а отец отказывается давать какие-либо деньги. Моя любовница бросила меня, потому что я не взял её в Альпы заниматься
