Всеволод Ежов - Конрад Аденауэр - немец четырех эпох

На одной из пресс-конференций бойкий журналист попытался поддеть Шумахера:

— Почему вы так резко выступаете против коммунистов, ведь вы же братья.

— Да, братья, — быстро ответил Шумахер, — как Каин и Авель.

— Вы же вместе исповедуете Маркса, — не унимался журналист. — В его учении главное — диктатура пролетариата.

— Маркс говорил о диктатуре подавляющего большинства в интересах подавляющего большинства. В Советской же России установилась диктатура одного класса, точнее одной партии над подавляющим большинством населения.

Между Шумахером и Аденауэром не возникало дискуссий на мировоззренческие темы. Социал-демократы объявляли себя партией рабочего класса. Аденауэр не верил, что они надолго останутся на классовых позициях. Население приняло в качестве социального критерия лозунг ХДС/ХСС — «Благосостояние — для всех!» При его претворении в жизнь постепенно уходили на второй план мотивы классового противостояния. Трудовые слои переставали ощущать социальную ущемленность. Рабочие, крестьяне наряду с торговцами, служащими, предпринимателями чувствовали себя равноправными гражданами одного демократического отечества. Задачей государства и власти становилась организация взаимодействия между различными группами и слоями общества.

Социал-демократ Гельмут Шмидт, бывший в 1970-х годах недолгое время канцлером, много лет спустя после смерти Аденауэра напишет, что и Шумахер, и Аденауэр были добрыми немцами и желали самого лучшего для своего народа. Оба выступали против диктатуры и коммунизма. Они расходились лишь во внешнеполитических концепциях и во взглядах на возможность воссоединения Германии.

С оценкой расхождений, данной Г. Шмидтом, трудно согласиться. Шумахер действовал прагматически и прямолинейно, не придавая особого значения духовным ценностям. Аденауэр же опирался на религию и компромисс. Он создал правительство, в котором были представлены обе конфессии и все влиятельные группы ХДС/ХСС. Сам канцлер считал себя избранником не парламента, а народа, что добавляло ему уверенности.

Корифеи оказались антиподами прежде всего во взглядах на экономическое развитие страны. Шумахер и его партия ратовали за плановую экономику, за национализацию основных отраслей промышленности, за государственное регулирование в наиболее важных отраслях народного хозяйства. Шумахер уверял: судьбы страны нельзя доверять немецким капиталистам.

Много критики от социал-демократов услышали Аденауэр и Эрхард по поводу рыночной экономики. Шумахер и его соратники утверждали, что правительство привносит в народное хозяйство хаос и непредсказуемость. Но оно твердо внедряло в жизнь принципы социального рыночного хозяйства и стало быстро получать результат.

Аденауэру удалось примирить рабочих с предпринимателями. Люди наемного труда получили возможность участвовать в управлении предприятиями. Предпринимателей они стали рассматривать как партнеров. В обществе поверили, что какие бы ни произошли политические перемены, сфера потребления, уровень жизни останутся незатронутыми.

В середине 50-х годов, когда полностью развернулось «экономическое чудо» и значительно вырос жизненный уровень населения, социал-демократы свернули критику против рыночной экономики. Их теоретики стали говорить о необходимости рынка, конкуренции и индивидуального материального интереса. Постепенно они стали отказываться от постулатов, диктовавшихся приверженностью теории Маркса и классовым характером партии. Жизнь опрокидывала основные тезисы социал-демократов о том, что капитализм не в состоянии удовлетворить жизненные потребности человека, что он не может функционировать без тяжелых кризисов и массовой безработицы и при нем неизбежна социальная нестабильность.

Кстати, Аденауэр не употреблял термины «капитализм» и «социализм». Он считал, что они имеют лишь историческое значение и теряют смысл в современных условиях, ибо возникло новое общество, использующее достижения научно-технического прогресса и нацеленное на постоянное повышение жизненного уровня всех слоев населения. Прибыль для производителя перестала быть самоцелью, источником безграничного обогащения, она превратилась в средство прогрессивного развития. Высокая обеспеченность общества увеличивает потребление и таким образом стимулируется производство.

Аденауэр считал, что Ленин ошибся, предрекая загнивание и гибель капитализма. Он не сумел осмыслить того, что демократия в обществе и в экономике позволит создать такой рост производства, который удовлетворит материальные потребности людей и создаст гарантии социальной стабильности. Аденауэр не сомневался, что интегрирующаяся капиталистическая Европа намного социальнее, чем социалистические государства, так и не сумевшие обеспечить людям достойную жизнь.

В программе СДПГ, принятой в 1959 году, социал-демократы уже не упоминали теорию Маркса. Они перестали считать партию классовой и заявили о ее общенародном характере. Признали частную собственность. СДПГ пустилась вдогонку за ХДС/ХСС. Ведь партия Аденауэра давно привлекала людей широкой платформой, которая была одинаково приемлема для рабочих и предпринимателей, людей всех социальных групп.

Аденауэр не скрывал удовлетворения. На прогулке с незаменимым Глобке он размышлял вслух:

— Поворот социал-демократов — явление вполне естественное. Он показывает, насколько правильно мы поступали. Собственно, шведские и датские социал-демократы, управляя страной, действуют вовсе не с классовых позиций и добиваются неплохих результатов. Скоро наши социал-демократы вынуждены будут поддержать и мою внешнюю политику.

Глобке, как обычно, молчал и лишь согласно кивал головой.

Канцлер не ошибся. Основное обвинение в его адрес со стороны социал-демократов по-прежнему заключалось в том, что он-де ради европейской интеграции пренебрегает национальными интересами и, ориентируясь строго на Запад, закрывает возможность договоренности с Востоком в интересах Германии.

Доля истины здесь была, но только доля и не главная. Аденауэр никогда не забывал об интересах Федеративной Республики. Просто он видел дальше многих современников. Не сомневался — будущее Европы в создании наднациональных структур, в снятии границ, в переплетении экономик. Такое развитие неизбежно и полезно для Федеративной Республики. Кончается собственно германская история и начинается история Европы вместе с немцами. Роль Федеративной Республики на континенте постоянно возрастает. Она станет стабилизирующим фактором, одним из главных элементов интеграции и, кроме того, как полагал канцлер, мощным барьером на пути коммунизма в его попытках распространиться в Западной Европе.