Уильям Роберт Миллер - Мартин Лютер Кинг. Жизнь, страдания и величие

Благодаря мудрости Кинга и его приверженности ненасилию именно негры первыми приняли на себя этот риск. Он взял учение «белых миссионеров» о необходимости стойкости и терпения и добавил к нему концепцию Ганди о спасительной силе страдания. При этом он отделил самих людей от их собственных дурных поступков. Человек в равной мере способен творить как добро, так и зло, но Кинг верил, что «есть что-то в человеческой природе, созвучное добру и добродетели». Поэтому «необходимо уничтожить несправедливую систему, а не отдельных людей, пойманных в силки этой системы». Наглядно демонстрируя добрую волю даже в тех случаях, когда оппоненты явным образом были не правы, Кинг создавал такую ситуацию, при которой его претензии представали в наиболее выгодном свете, а неправедные дела оппонентов казались совершенно непростительными. Но Кинг всегда оставлял своим оппонентам возможность измениться. Давление, оказываемое на них, выводило все внутренние, скрытые конфликты на поверхность, сохраняя инициативу и моральный контроль над ситуацией в руках сторонников ненасилия; при этом создавалась основа для примирения конфликтующих сторон.

Ганди понимал «незаслуженное страдание» как путь к спасению посредством накопления личных заслуг. В версии Кинга «незаслуженное страдание» неразрывно связано с христианской идеей братской любви. Что Кинг не удосужился объяснить даже в нескольких словах, так это свою собственную, неповторимую интерпретацию братской любви с точки зрения немотивированной ответственности. Чувствуя себя чернокожим мессией, призванным спасти белую Америку, он возложил на себя бремя незаслуженной ответственности. «Разве я сторож брату своему?» ― вопрошал Господа Каин. Собственный ответ Кинга был однозначен: «Да». Он был склонен чрезмерно винить самого себя в тех случаях, когда несчастья происходили с людьми, за которых он чувствовал себя ответственным. Вполне возможно, что так в нем воплотилась часть «белого миссионерского» учения, призванного отвести обвиняющий перст от виновных белых людей и заставить негра во всех грехах винить самого себя. Но Кинг прорвался к самой сердцевине евангельского учения, и это позволило ему, темнокожему человеку, отождествлять себя с самим Иисусом, который, зная, что он не виновен в грехах своих современников, взял тем не менее на себя ответственность за грехи мира. Благодаря этому страдания Иисуса обрели спасительную силу. И именно поэтому образ Иисуса и его «этика любви» всегда оставались центральными в мышлении Кинга.

В основе обвинительно акта, вынесенного Лероем Джонсом ненасилию, лежит неверное понимание его фундаментальных основ. Но и само это ложное толкование вполне закономерно и многозначительно. Оно не могло бы возникнуть, не будь сопротивление белых столь упорным. Для Джонса ненасилие Кинга было всего лишь способом «утешить» отчаявшихся, стремлением играть в игру, придуманную белыми. Решающим является вопрос: действительно ли ненасилие, проповедовавшееся Мартином Кингом, теоретически и практически ничем не отличается от тех призывов к смирению, которыми негритянская церковь всегда кормила свою паству. Джонс полагает, что белым либералам вместо того, чтобы поддерживать негритянское движение ненасильственных протестов, следовало бы направить весь свой миссионерский пыл на самое белое сообщество, которое порождает насилие и жестокость. Это верный аргумент, и, пока белые либералы не последуют данному совету, мотивы той поддержки, которая оказывается ими движению ненасилия, у темнокожих американцев всегда будут вызывать большие сомнения.

Наиболее широко распространенным типом белого расизма является расизм, который имел в виду Джеймс Болдуин, говоря об «этих невинных людях». Это ― бездумное отношение к проблемам людей другой расы, обусловленное отсутствием сострадания. Его вообще сложно назвать «расизмом». Как указал Пол Гудмен: «Негры являются жертвами системы отношений собственности и власти, тогда как нынешние белые северяне, как индивиды, не играют роли их сознательных и реальных угнетателей». Они просто пользуются преимуществами этой системы, но их привилегии сомнительны. Негры могут получить сиюминутное удовлетворение, излив свой гнев на этих беззаботных людей, дав им ощутить всю тяжесть их вины, но в конечном счете это может привести только к еще большему непониманию между ними. Самый разумный путь ― научить этих людей, не преувеличивая их собственной вины, видеть американскую жизнь такой, какая она есть, заставить их понять, что мечта, владевшая Мартином Лютером Кингом, может и должна также принадлежать им самим, что это ― единственное, о чем им стоит мечтать, за что можно и должно сражаться, не жалея сил и средств.

Когда общество по достоинству сумеет оценить масштаб личности Мартина Кинга, он будет признан не просто великим негром, вождем своего народа, но и величайшим из лидеров всей американской нации. И станет ясно, что именно потому, что сам он был темнокожим, он смог стать вожаком как черных, так и белых людей. Он был вожаком в полном смысле слова, его новая Америка была частью того общего будущего, к которому должно стремиться все человечество. И его ненасилие было не просто средством достижения этой цели. «В конечном счете, ― говорил он, ― мы должны видеть, что цель есть последняя стадия процесса, результат попытки создать идеал». Общество, в котором господствует бессердечный закон, нуждается не только в замене плохих законов на хорошие. Оно нуждается в том, чтобы ему показали, каким образом функционируют совесть и чувство сострадания. Мы мало что поймем в Движении, во главе которого стоял Кинг, если будем думать, что оно в основном стремилось добиваться помощи федеральных властей. В конце концов, требование Движения послать на избирательные участки на Юге членов федерального избиркома было лишь одним из эпизодов масштабной борьбы за углубление американской демократии.

Последняя кампания Кинга ― участие в забастовке коммунальщиков Мемфиса ― была продиктована желанием обеспечить официальное признание человеческого достоинства у людей из низших, беднейших слоев. Главным в их борьбе был даже не вопрос о заработной плате. Они боролись за свое право заключить контракт с властями города Мемфиса в качестве одной из равных договаривающихся сторон, чтобы более не зависеть от произвола городских чиновников. После гибели Мартина Кинга его вдова прошла вместо него во главе запланированной массовой демонстрации, в которой приняли участие лидеры ведущих профсоюзов страны, и рабочие Мемфиса в конце концов добились требуемого. А некоторое время спустя Ралф Эйбернети возглавил поход бедных на Вашингтон. По первоначальному замыслу, Вашингтон, где участники похода должны были собраться все вместе и стать одним лагерем, назывался «городом Надежды». Эйбернети изменил это название, предпочтя ему «город Воскресения». Эта замена была глубоко символична, ибо убийство Мартина Лютера Кинга не было рядовым случаем, очередной задержкой на пути к прогрессу. Как писал лидер «Черных пантер» Элдридж Кливер, чернокожие люди воспринимали смерть Кинга «как окончательный отказ белой Америки от всяких надежд на примирение, от всяких надежд добиться перемен мирными, ненасильственными способами». Эта надежда, если ей было суждено вновь появиться, должна была родиться снова, восстать, как феникс из пепла, из гибели Кинга. Сам Кинг видел в походе бедных «последний шанс», и в первые недели после его смерти поход казался еще более необходимым.