Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев

Мура была готова двигаться дальше. Она продолжала переписываться с Г. Д. Уэллсом. Просила у него символов преданности – иногда саркастически – пытаясь воззвать как к его чувству юмора, так и к политическим убеждениям. Она поручила ему связаться с «правителями мира, кем бы они ни были», и попросить их помочь Эстонии в экономике и дать ей возможность оказывать сопротивление большевизму[613]. Она рассказывала о переводах его произведений на русский и немецкий языки и кокетливо флиртовала: «Не будьте таким сугубо деловым и скажите мне, когда я вас увижу!»[614] Муру никогда не покидала мысль каким-то образом перебраться в Англию и поселиться там. Уэллс знал всех нужных людей и имел деньги, власть и влияние.

Великобритания с каждым годом выглядела все более привлекательной. В 1927 г. внимание итальянской полиции усилилось. За Мурой началась слежка. Она также считала, что полицейские вскрывают ее корреспонденцию, и указала на это Горькому условной фразой на русском языке: «У Мери была овечка, и, куда бы Мери ни пошла, овечка шла за ней»[615]. Так как итальянские полицейские ее уже задерживали и допрашивали пару лет назад, ее паранойя была небезосновательной.

Итальянцы были не одиноки в своих подозрениях. Досье МИ-5 на нее к этому моменту велось уже несколько лет, да и французская разведывательная служба Deuxieme Bureau взяла ее на заметку и собирала сплетни, ходившие среди русских эмигрантов. «Эта женщина, по-видимому, является двойным агентом Советов и немцев, – гласил их отчет. – Она постоянно колесит по всей Европе». Далее в нем говорилось:

Считается подозрительной. Есть сообщения, что она получила несколько виз в страны Западной Европы и является невестой барона Будберга – бывшего тайного агента императора, который затем стал другом Максима Горького и Зиновьева и агентом Советов.

Обладает большим умом и образованием – говорит бегло и без акцента на английском, французском, немецком и итальянском языках – и является, по-видимому, очень опасной шпионкой на службе у Советов[616].

Некоторые свидетели утверждали, что она ездила в Россию, а специальная контора в Берлине предоставляла ей «особое разрешение на въезд такого рода, что никаких следов от поездки в ее паспорте не оставалось». Во французской разведывательной службе считали возможной вербовку Муры: «Она очень часто приезжает во Францию под предлогом визита к своей сестре. Баронесса Б., безо всякого сомнения, станет работать на нас, если мы будем ей платить».

Чего не знали ни французская разведка, ни МИ-5 в то время – так это того, за кем шпионит баронесса. На самом деле это были бывшие члены украинского правительства гетмана Скоропадского, которые теперь жили в ссылке в Берлине. Она продолжила играть свою роль двойного агента, которая началась для нее летом 1918 г. Муж ее сестры Аси – украинский князь Василий Кочубей был активным членом этого движения, и Мура использовала его как источник информации, которую передавала в Советский Союз[617]. Этот источник иссяк к 1929 г., когда сам Павло Скоропадский узнал, что она предавала гетманскую власть в 1918 г.[618] Ее контакты с украинскими эмигрантами прекратились.

Правда о деятельности Муры всегда смешивалась со слухами. О некоторых сплетнях она знала, но некоторые ограничивались страницами досье секретных служб. И лишь сама Мура знала, сколько правды – если она имела место – было в этих слухах. Если она действительно ездила в Россию после отъезда из нее в 1921 г. с информацией о Горьком или русских эмигрантах, то ей удалось скрывать это абсолютно от всех, кто близко знал ее; а единственные подозрения Горького на ее счет были лишь в отношении ее предполагаемой связи с молодым «Р».

Жизнь Муры с Горьким – но не их отношения – постепенно близилась к завершению. В 1928 г. Сталин, который силой проложил себе дорогу к вершине власти в Советской России после смерти Ленина, начал предпринимать попытки уговорить Горького вернуться на родину. Если он не хочет возвращаться, чтобы жить там, то пусть, по крайней мере, приедет с визитом. Мура пыталась отговорить его; она сказала ему, что ей не интересно возвращаться, и ему придется ехать одному.

Деньги стали все возрастающей проблемой для Горького. Сталин пообещал, что в России он получит собственность, машины и роскошный образ жизни. Изо всех уголков Советского Союза его бомбардировали письмами – почитатели Горького были расстроены отсутствием своего знаменитого писателя. Письма, которые должны были воззвать к тщеславию Горького, по времени совпадали с его шестидесятым днем рождения и были организованы по просьбе Сталина Генрихом Ягодой – начальником Государственного политического управления (ГПУ), которое сменило ЧК[619].

И хотя сама Мура высказывалась против поездки в Россию, теперь она присоединилась к пропагандистской кампании. В Берлине она встречалась с влиятельными в литературном и эмигрантском сообществах фигурами, возмещая ущерб, который он нанес своим отношением к «климам самгиным». Письма приходили ото всех титанов литературного мира – Теодора Драйзера, Джона Голсуорси, Джорджа Бернарда Шоу, Томаса Манна, Ромена Роллана, Джорджа Дюамеля, Г. Д. Уэллса и других, – и все они восхваляли его, называли «гением мировой литературы» и «мощной жизненной силой в новой России», умалчивая о зверствах советского режима и том факте, что Горький стал их апологетом. В день рождения 25 марта 1928 г. в «Нью-Йорк таймс» был опубликован хвалебный отзыв о нем, под которым стояли пятьдесят подписей[620].

Горькому были лестны такое внимание и низкопоклонство. Ему понравилось то, что он услышал о многих последних сталинских проектах, в том числе идея сельскохозяйственной коллективизации, в которой он увидел ответ на превращение «полудикого, тупого, грубого народа русских деревень» в «сельскохозяйственный пролетариат»[621].

Но больше всего Максим Горький – Алексей Максимович Пешков – тосковал по родине. В мае 1928 г. после семилетнего отсутствия в сопровождении своего сына Максима он совершил свой первый визит в Россию.

Во время этого первого летнего пребывания на родине он впервые встретился со Сталиным и Ягодой. Был устроен тщательно продуманный маскарад, когда Горького и Макса попросили надеть парики и изменить внешность, чтобы прогуляться по Москве. Горький не знал, что большинство из тех, с кем он общался в тот день, были частью тщательно продуманной мистификации, которая завершилась специально приготовленным обедом на вокзале – якобы это был обычный обед, но он ничуть не был похож на обычную еду, которую мог съесть простой гражданин.