Хендрик Фертен - В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС

В рассказе госпожи Хартман, помимо приведенного выше описания страданий женщин, отражаются и беды, обрушившиеся на стариков и детей. Каждый русский в то время ощущал себя царем и мог делать с «германцами» все, что ему заблагорассудится, не неся за это никакого наказания. Подписанные генералом Нихоффом условия капитуляции Бреслау совершенно не соблюдались.

8 мая не стало счастливым днем и для антифашистов. Даже громко озвученное членство в КПД (Коммунистической партии Германии) не спасло господина Лангвица из Нойкирхена, что в пригороде Бреслау, и жившую в городе госпожу Захер. Партийные билеты этих людей были изорваны в клочья красноармейцами, а потом сами они были убиты. Бывший мэр Хайнзельман, которому, несмотря на то, что он был евреем по национальности, счастливо удалось избежать депортации, озлобленно признавал: «А что же мы, антифашисты? Мы ощущали себя преданными и обманутыми теми, кто нам всегда обещал, что коммунизм освободит мир от ярма фашизма!»

Музыка из русских громкоговорителей постоянно прерывалась объявлениями на немецком языке, в которых военнопленным приказывалось собираться в определенных местах и ждать дальнейших указаний. Русские смеялись над офицерами, которые, согласно условиям капитуляции Бреслау, требовали освобождения своих бойцов. Подгоняя колонны пленных, постоянно раздавались русские окрики:

— Давай, давай!

Под эти крики бойцы двигались по пути, конечным пунктом которого были русские лагеря. Многие из пленных умерли в них.

Врач, руководивший нашим медицинским центром, решил ждать, поскольку не было особого приказа насчет раненых. Мы использовали последние часы свободы для того, чтобы посидеть или полежать на солнце на заднем дворе отеля «Монополь». Вместе с тремя другими ранеными, которые могли ходить, я взобрался на крышу отеля, чтобы бросить последний взгляд на город. Русские обнаружили нас на следующий день, 9 мая.

Утром нам было приказано выйти наружу. Русские солдаты опасались сами спускаться в подвал и ждали на входе с автоматами наготове.

— Иди сюда! Руки вверх!

Раненые, которые могли ходить, поднялись по ступеням подвала, щурясь от светившего прямо в глаза солнца. Перед тем, как ступить на эти ступени, я был солдатом регулярной армии, но мне было ясно, что, поднявшись по ним, я стану одним из безымянных военнопленных. Однако этого не случилось, по крайней мере, в тот день. Увидев, что в подвале лишь раненые, русские не погнали нас с собой и даже не посмотрели на наши документы. Мы были неинтересны им, по крайней мере, на тот момент.

Через некоторое время после этого мы снова услышали хриплый русский крик. Русский солдат (на этот раз он был совершенно один) спустился в наш подвал. Подобно русскому медведю, ищущему мед, он обшарил все углы нашего подвала. Неожиданно его взгляд остановился на мне, а точнее, на моей койке. Она была единственной в подвале, на которой лежало хорошее голубое покрывало с белыми полосками и очень теплое одеяло. Бледная окраска покрывала делала особенно заметными на нем вшей, которых, благодаря этому, мне было легче давить. Основываясь на том, что я так хорошо устроился, русский решил, что я некто особенный.

— Иди сюда! — закричал он.

Я видел, что он ищет, кого бы ограбить, и в этой ситуации выглядеть не таким, как все, не могло означать для меня ничего хорошего.

Русский сорвал покрывало с моей кровати и обнаружил мой рюкзак и мои карманные часы. Взяв меня за плечо, он помахал ими перед моим носом, одновременно наставив на меня пистолет. Эти часы мне подарил отец в связи с моим уходом в армию. Они были со мной всю войну, вплоть до этих пор. Из шести сыновей в нашей семье я был единственным, названным в честь моего отца, и на часах было выгравировано мое имя. Теперь они оказались у русского. Точно так же он «освободил» всех моих товарищей от часов, которые были у них, повесив захваченные «трофеи» себе на руки, которые и без того до самых локтей были увешаны часами.

Русский, однако, счел это недостаточным для своего триумфа, и, приставив к моей спине пистолет, заставил меня подняться вверх по ступеням. Я уверенно предположил, что пришел мой конец, и сейчас меня «почтят» выстрелом в затылок прямо у флага Красного Креста, висевшего над нашим медицинским центром. Мы с русским посмотрели друг на друга при дневном свете. Он был невысоким и коренастым. На нем были кожаные сапоги. Серая меховая шапка была надвинута на его рябое лицо, заросшее густой рыжей щетиной. Не самый лицеприятный облик! Однако на его коричневой рубашке было множество наград. Но на погонах русского не было золота, и я решил, что он сержант. Глядя на мои собственные награды, он неожиданно обнял меня, воскликнув: «Хороший солдат!» Отпустив меня, он указал рукой сначала на свои награды, а потом на мои и вдруг расцеловал меня в обе щеки, восклицая: «Война капут! Гитлер капут!»

Русский выглядел довольным и загорелым, а я, скорее всего, в отличие от него, был бледным. Проглотив комок, подступивший у меня к горлу, я попытался улыбнуться. Русский не мог не заметить рун СС на моей униформе и наверняка знал, что они означают, но не придал этому значения (хотя русские обращались с эсэсовцами особенно жестоко, что ярко проявилось в последующий период). Говоря откровенно, в те дни меня самого не беспокоило, что я из войск СС, хотя в будущем это могло погубить меня.

Вместе с русским мне пришлось идти дальше по подвалам «Монополя». Подобно лисе в курятнике, он охотился за женщинами, которые с криками спасались бегством. Это позабавило русского, и он даже пару раз выстрелил в потолок на кухне отеля. Раздобыв бутылку водки, он сделал из нее большой глоток, сказав мне:

— Твое здоровье! Война окончилась, можешь идти домой!

Мне не надо было повторять второй раз, и я поспешил вернуться к своим товарищам. Они смотрели на меня в крайнем удивлении, думая, что я пришел «с того света». Когда они услышали выстрелы, то решили, что русский застрелил меня. Да и кто может объяснить происшедшее? Кто поймет русскую душу, в которой сочетаются почти детская инфантильность, жестокость, наивность, добросердечность и непредсказуемое своеволие? Впоследствии у меня было много времени, чтобы познакомиться с непредсказуемым и странным русским характером.

Мы практически не сомневались, что потребление алкоголя играет огромную роль в каждодневной жизни русских. И нам довелось самим убедиться в этом. Видимо, в наказание за грехи наши, нам не повезло оказаться в непосредственной близости к винному погребу отеля «Монополь», который русские обнаружили вскоре после того, как заняли город. В результате мы становились свидетелями того, как люди в униформе, которые называли себя солдатами, напивались до неконтролируемого состояния и начинали во все стороны палить из своих пистолетов. Они вели себя, как животные. Нас самих при этом нередко выгоняли из подвала и заставляли пить с ними. Нам приходилось напиваться до состояния, когда мы уже не держались на ногах. После этого почти все из нас стали убежденными трезвенниками.