Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма

Сохраните мне вашу дружбу, любезный сударь, рассчи­тывайте всегда на мое старание сделать вашу сестру счаст­ливой, а вы с своей стороны сделайте все, что можете, что­бы облегчить мою задачу.

Так как мне предстоит еще написать много писем, изви­ните меня за краткость данного письма и примите повтор­ные уверения в моих самых сердечных и преданных чувст­вах.

Б. де Геккерн.

Новорожденной будет дано имя Леони. Катрин чувству­ет себя хорошо».

Тон письма от 19 июня 1838 года очень жесткий, исклю­чающий какие бы то ни было намеки на «родственные» от­ношения. Нас не должны удивлять расчеты этого торгаша от дипломатии. За время длительной службы при россий­ском дворе он, несомненно, нажил солидное состояние. Предприимчивый посол занимался попросту... спекуля­цией. В архиве Министерства иностранных дел того време­ни сохранилась объемистая папка с документами «о пропус­ке через таможню вещей, привезенных из-за границы на имя нидерландского посланника барона Геккерна». Только

в 1835—1836 годах (с июля 1835-го по май 1836-го), когда Геккерн выезжал в отпуск за границу, он привез с собой 12 ящиков (оцененных в 10 ООО рублей), в которых находи­лись: серебряная, хрустальная и фарфоровая посуда, вазы, античная утварь, художественная бронза, картины в рамах, громадные запасы разнообразных вин, часы, статуэтки и т. д. и т. п. В течение всей службы в России (а пробыл Гек­керн на посту посла ни много ни мало 14 лет) непрерывным потоком шли из-за границы все эти ценные вещи в адрес голландского посольства. В Петербурге барон перепрода­вал их столичным негоциантам. Как говорится, коммента­рии излишни...

Что касается расходов на содержание семьи Жоржа Дан­теса, то и старик Дантес, и Геккерн делали это совсем не ра­ди Екатерины Николаевны. К тому обязывало положение семьи в Сульце, им нельзя было держать невестку в черном теле. Личных же денег у нее не было даже на шпильки. И она засвидетельствовала брату, как мы видим, не «свое пол­ное и совершенное удовлетворение», а чувства совсем про­тивоположные... Что касается «дорогостоящего» путешест­вия в Париж, то, мы полагаем, предпринято оно было для скучавшего в Сульце Дантеса, а отнюдь не для его жены.

Все три письма говорят о том, что Дмитрий Николаевич с «крайне огорчительным постоянством» не высылал сест­ре денег. Он просто был не в состоянии это сделать. К тому же прекрасно знал, что оба «отца» могли содержать семью Дантеса, тем более что в Сульце они могли жить скромно, не делая больших расходов. Лицемерие Геккерна вызывает отвращение. Кто может поверить, что он скрывает от Дан­теса и Екатерины Николаевны свои «затруднения», когда он постоянно заставлял ее требовать деньги от брата.

Обратим внимание, что Дантес не счел нужным сооб­щить Дмитрию Николаевичу о рождении дочери, поручив это Геккерну. Возможно, он был расстроен, что это опять девочка, но, вернее, он просто не хотел писать шурину. Во всяком случае, трудно поверить, что он не мог написать из- за того, что «не отходит от жены».

О своей поездке в Париж Екатерина Николаевна написа­ла брату, это одно из самых интересных ее писем.

«Париж, 25 мая 1838 г.

Давно уже собиралась я написать тебе, дражайший и славный Дмитрий, но всегда что-то мне мешало. Сегодня я твердо решила выполнить это намерение, заперла дверь на ключ, чтобы избежать надоедливых посетителей, и вот бе­седую с тобой. Я здесь с 5 мая и в восхищении и восторге от всего, что вижу. Париж действительно очаровательный го­род, все, что о нем говорили, не преувеличено, он прекра­сен au nec plus ultra (в высшей степени). И как можно сравнивать блестящую столицу Франции с Петербургом, таким холодно-прекрас­ным, таким однообразным, тогда как здесь все дышит жизнью, постоянное движение толпы людей взад и вперед по улицам днем и ночью, всюду великолепные памятники, красивейшие магазины. А рестораны, просто слюнки текут, когда проходишь мимо вкусных вещей, которые там вы­ставлены. И потом — полная свобода, каждый живет здесь, как ему хочется, и никто ни единым словом тут его не упре­кает.

Так как мы приехали сюда только для того, чтобы раз­влечься, посмотреть и познакомиться со всем тем, что в Па­риже есть любопытного и интересного, мы целыми днями бегаем по городу, но не бываем в светском обществе, потому что это отняло бы у нас драгоценное время, которое мы по­свящаем достопримечательностям; свет — это до следующе­го приезда. Многие хотели непременно нас туда сопровождать, все с нами очень любезны, но мы им приводим те же доводы, что я тебе говорила выше. Удовольствия, которых мы, однако, себя не лишаем, это театры. Здесь их четырнад­цать, так что, как видишь, выбор есть; я была почти во всех, но предпочитаю Комическую оперу и Большой оперный те­атр; к сожалению, я не видела итальянцев, которые играют здесь только до апреля месяца. Все вечера мы проводим или в театре, или в концерте. Я очень часто встречаюсь с г-жой де Сиркур, она очень мила и добра ко мне; каждое воскресе­нье она заезжает за мною, чтобы отправиться в посольскую церковь. Это настоящее счастье для меня; я так долго была лишена православной службы, поэтому я этим воспользова­лась и говела и причащалась, едва только приехала в Па­риж. Об этом я позаботилась прежде всего.

Здесь несметное количество русских: кажется, что после того, как их государь наложил запрет, они как бешеные стремятся в Париж (здесь речь идет об указе Николая I, запрещающем пребывание рус­ских подданных за границей сроком свыше 3—4 лет. Указ был вызван тем, что доходы с русских поместий растрачивались вне государства, а времен­ное проживание за границей зачастую превращалось в постоянное). Я воспользовалась моим пребыванием здесь, чтобы заказать свой портрет, который у меня проси­ла мать; я делаю это с большим удовольствием, хотя, призна­юсь тебе, что позирование смертельно скучная вещь. А что поделываете вы, как себя чувствуете, когда же появится на­следник? Ваня, я слышала, уже женат. На днях, как мне гово­рили, у его шурина Николая пили за здоровье новобрачных, но я ничего об этом не знаю, я их не видела.

Прощай, дорогой друг, целую всех вас миллион раз.

Твой друг и сестра К. д'Антес де Геккерн».

Прежде всего обратим внимание на то, что Екатерина Николаевна пишет это письмо, запершись на ключ, чтобы избежать «надоедливых посетителей». Каких посетителей? Кроме госпожи Сиркур, она, по-видимому, ни с кем не встречается, так как никого не называет из тех «многих» лиц, которые во что бы то ни стало хотят сопровождать их в светское общество. Персонально о Дантесе она в своем письме не говорит ни слова, это тоже очень интересно. И мы полагаем, что не ошибемся, сделав вывод, что именно от него она заперлась, когда писала брату.